Ничто не помешает мне делать то, что я должна и что я хочу делать. Я дочь своего отца и смеюсь над предрассудками, когда сердце велит мне быть справедливой и смелой. Если бы мой отец слушал всех дураков и сумасшедших на свете, я бы не унаследовала его имя: он мне оставил великий пример независимости и отцовской любви. Я буду следовать ему, даже если возмутится вся вселенная. А вселенная меня мало волнует, я беспокоюсь о Морисе и Соланж.

В ноябре она была в Ноане, ожидая решения суда. В тишине своего большого дома она писала великолепный роман плаща и шпаги: «Мопра». Слуг не было. Казимир отослал их. Хозяйство вели садовник с женой. Поскольку приговор зависел частично от ее поведения, Аврора разыгрывала из себя Сикста Пятого.

Жорж Санд — Мари д’Агу: Итак, в данную минуту в одной миле отсюда четыре тысячи идиотов уверены в том, что я стою на коленях, посыпанная пеплом, в рубище, и оплакиваю, подобно Магдалине, мои грехи. Пробуждение будет страшным. На следующий день после моей победы я брошу свой костыль, вскочу на лошадь и галопом объеду весь город. Если вы услышите, что я обратилась на путь разума, общественной морали, что я полюбила чрезвычайные законы, Луи-Филиппа, всемогущего отца, его сына-цыпочку Розолепа, его святую католическую палату, не удивляйтесь ничему. Я способна сочинять оду королю или сонет господину Жакмино.

В январе 1836 года «великий судья» Ла Шатра выслушал свидетелей. Претензии были известны: сцена с пощечиной в Плесси в 1824 году, оскорбления в разговорах… Интимные связи Казимира в супружеском доме со служанками: Пепитой, Клер… Ночные оргии.

Жалоба Авроры Дюдеван суду: Поведение господина Дюдевана стало таким распущенным, скандальным, его бравирование своим распутством таким бестактным в моем присутствии, тишина ночей так часто нарушается шумом его развлечений, что мое пребывание в собственном доме становится невыносимым… В январе 1831 года я заявила господину Дюдевану, что хочу жить отдельно от него, мы пришли к полюбовному соглашению, после чего я стала жить в Париже… Я совершила путешествие в Италию, в течение которого господин Дюдеван писал мне вполне благопристойные письма, выражая большое равнодушие к моему отъезду и малое желание того, чтобы я вернулась.

Ни единого слова ни о Сандо, ни о Мюссе. Ипполит Шатирон, хотя и был братом истицы, принял сторону своего деверя и советовал ему защищаться, говоря, что все вокруг за него. Однако Казимир решил молчать; он не хотел терять обещанной ренты; он согласился на заочный приговор. Суд Ла Шатра поручил Авроре воспитание детей.

Но когда она потребовала 100 тысяч франков при разделе имущества между ней и мужем, он рассердился и воспротивился этому. Ипполит поддерживал его: «Около тебя есть люди, которые могли бы в мгновение ока дать тебе выиграть процесс. Надо только, чтобы у них развязался язык…» Жорж была удивлена и очень возмущена полной переменой в поведении мужа. С возможностью мирного разрыва было покончено. Ей пришлось покинуть дом до окончательного решения суда, так как Ноан по закону принадлежал Казимиру. Она переехала в Ла Шатр к Дютею. Больше чем когда-либо ей приходилось считаться с общественным мнением: в маленьком городе оно оказывает негласное, но сильное влияние на судей.