В Ноане Санд уединилась в роще, чтобы ответить ему карандашной запиской; старалась его успокоить: «Ах! Ты меня еще слишком любишь. Мы не должны встречаться». Она ему рассказывала о несчастном Пьетро, «славном, чистом мальчике», который после того, что столько раз говорил: «II nostro amore per Alfredo», — тоже стал ревновать и в своих письмах осыпал Жорж упреками. Но в своем сердце она уже больше не колебалась между поэтом, посылавшим ей из Бадена восхитительные, жгучие письма «в духе Руссо», и Паджелло, слабым, подозрительным, «обрушившим ей на голову» оскорбительные и неумные обвинения.

Санд — Мюссе: Может быть, он сейчас уезжает, я не буду его удерживать, потому что я оскорблена до глубины души его письмами; я понимаю, что у него исчезла вера, значит и любовь…

В первом акте пьесы «Подсвечник» у Жаклины есть очаровательная реплика мэтру Андрэ: «Вы меня разлюбили… Сама невинность была бы не права в ваших глазах… Вы меня обвиняете, значит вы меня не любите больше…»

Нужно признать, что в данном случае драма превращается в комедию. Жорж была искренна, когда она с пафосом спрашивала у Мюссе: «Разве возможна любовь возвышенная, доверчивая? Значит, я должна умереть, так и не встретив ее? Всегда гнаться за призраками, за тенями! Я устала от этого. И все же я любила его искренно и серьезно, любила этого великодушного человека, такого же романтичного, как я, которого я считала сильнее себя». Но муза комедии улыбалась, когда Санд добавляла: «Я любила его, как отца, а ты был нашим общим ребенком…» Она хотела бы, чтобы все были счастливы, чтобы каждый верил, всему, что она говорит, чтобы каждый любовник любил ее и кротко соглашался, чтобы она составила такое счастье соперника. Но человеческие существа не таковы. Любовь не ласкова, не откровенна: любовь подозрительна, нетерпима, беспокойна и ревнива. Какое разочарование!

15 сентября Мюссе писал из Бадена: «Если я вернусь в Париж, тебе, может быть, будет неприятно, и ему тоже. Признаюсь, сейчас я не намерен щадить никого. Если он страдает, этот венецианец, ну что же, пусть страдает: это он научил меня страданию. Возвращаю ему его урок; он мне дал его мастерски…» Жорж тут же выехала из Ноана, чтобы успеть утешить Паджелло, прежде чем принесет его в жертву. Самое великолепное в этой истории было то, что Паджелло совершенно не нуждался в утешении. Он предвидел эту развязку, как только приехал из Венеции в Париж. Пребывание во Франции его интересовало: выдающиеся врачи расточали ему любезности; жизнь без любовницы ему показалась восхитительно спокойной. Вот как он рассказывал о разрыве:

Дневник Паджелло: В своем письме Жорж Санд сообщила мне, что мои картины проданы за 1500 франков… В безумной радости я помчался покупать набор хирургических инструментов, а также несколько книг по моей специальности, неизвестных мне… Мы распрощались молча; я пожал ей руку, не поднимая на нее глаз. Она была как будто смущена; не знаю, страдала ли она; мое присутствие ее стесняло…

Exit Паджелло. Добрый доктор вернулся в Венецию, женился, там у него было много детей, он дожил до девяноста одного года (1807–1898), окруженный благодаря своему юношескому увлечению таким же ореолом обаяния, как и Гвиччиоли. Счастливы те, кто, приобщившись на мгновение к какой-либо блестящей судьбе, быстро уходит от опасных лучей прожекторов.

Глава четвертая

Поиски абсолюта

Кто думал теперь о Паджелло? При первой же встрече Санд и Мюссе снова стали любовниками; он — опьяненный страстью, она — умиленная и растроганная. И все же это не было «полным и нежным примирением», о котором говорит Паскаль.