Без пяти три… Боб гасит сигарету. Револьвер наготове. Боб чувствует себя натянутым, как пружина.

Часы бьют три. В замке поворачивается ключ, тихо открывается дверь…

Элизабет вошла без робости, но и без излишней смелости, смиренная, но спокойная и уверенная в себе, какой бывала, собирая пожертвования для дома престарелых. Она обвела безразличным взглядом изящную обстановку квартиры, где ничто не привлекло ее внимания.

Наконец она заметила мужчину, специально занявшего позицию, позволявшую увидеть вошедшего, самому оставаясь незамеченным. Остановившись, она обратила на него свой ясный и безмятежный взор, молитвенно соединив руки.

Месье Боб, ничего не понимая, таращил глаза… Монахиня — здесь! И эта монахиня… Агнесса! Не американец, не полиция, а… монахиня! И подумать только, да ведь это Агнесса, шлюшка Агнесса!

Придя в ярость, он снова обрел дар речи.

— Что это значит? — заорал он. — Что за маскарад?

— Это не маскарад, — тихо ответила Элизабет.

Он хотел подойти к ней, но его парализовал вид монашеского облачения. С дрожащими губами он продолжал:

— Ты чокнулась?

— Нет, у меня совершенно ясная голова.

— Так какого же черта ты так вырядилась?

— Теперь я всегда буду носить это одеяние.

— Смеешься надо мной?

— Разве не видно, что я говорю серьезно? Я отреклась от мира, и мир не властен надо мной.

Какая бы ни была эта монахиня — настоящая или мнимая, она явно действовала Бобу на психику. От нее веяло чистотой, смущавшей сутенера. Конечно же, это Агнесса, но как она далека, не похожа на ту, с которой он расстался сутки назад! Может, ее лицо кажется тоньше и прозрачнее из-за белого чепца? Бобу стало не по себе, как бывает порой с богохульниками при виде святыни. Но он быстро взял себя в руки:

— Завязывай, Агнесса! Скидывай это тряпье! На тебя смешно смотреть!

— На мне платье монахини-благотворительницы, которое она надевает, став невестой Христовой.

— Так чья же ты невеста — американца или Иисуса?

— Я невеста Христова, — ответила она с восторженной улыбкой.

— А почему бы тебе не выйти замуж за Бога-отца?

— Я целиком принадлежу Господу. И вы не властны надо мной. Такую одежду носят все сестры моей общины.

— И много их, таких сестер?

— Несколько тысяч…

— Всего-то! И все раскаялись, конечно же! И все обручились с Господом? Черт возьми, у твоего супруга целый гарем! С ним не сравнится ни один из моих приятелей!

— О, да, вы правы.

— Ну и ас! Как это он поспевает присматривать за всеми вами?

— В этом нет нужды. Мы покоряемся ему добровольно. Мы любим его.

— Он вам тоже «покровительствует»?

— Да, он нас защищает.

— А как зовется твоя так называемая «община»?

— Община сестер-благотворительниц… Даже неверующие относятся к нам с уважением.

— Сестры-благотворительницы! Ну знаешь, милочка, завязывай! Поиздевалась над монашенками, вырядившись в их одеяние, и будет! Шлюха шлюхой и останется. Окажу-ка я лучше услугу настоящим сестрам и избавлю их от такого пополнения. Это все равно, как если бы я напялил сутану и отправился в игорный дом в Ангиене. Хорошенького понемножку!

В его тяжелом стальном взгляде, затуманенном алкоголем, сверкнули искры безумия. Он протянул руки, стараясь вцепиться в эту черную фигуру, но бессильно уронил их.