— Что, он тоже по ней сохнет?

— А ты что, ее знаешь, Балдо?

— Эта та, которую Ошала выбрал на празднике.

— Солдат ее любит, он просил меня ему помочь, так что берегись, Балдо…

— Да не боюсь я его…

— Он ее любит.

— Ну и пусть любит…

Антонио сидел и ковырял пол щепкой. Ему еще не было восемнадцати, но на вид он казался двадцатипятилетним. Он был крепок и строен, словно молодое дерево, свободен, как зверь на воле, и никто во всем городе не смеялся звонче его.

Сопровождаемый Толстяком, он кружил возле дома Марии дос Рейс. Он сочинил для нее самбу, и в ней были такие слова:

Эту самбу он не согласился продать. Он сам спел ее на празднике, где Мария тоже была, и, когда он пел, она смотрела на него не отрываясь. Солдат мучился ревнивыми подозрениями: ему так и не удалось выпросить у невесты волосок из-под мышки для Жубиабы. Мария отделывалась улыбками: ей было жаль солдата. Она знала, что он ее любит и ради нее готов на все. Она вспоминала о письме, написанном им ее крестной, доне Бранке Коста, в котором он просил руки Марии. Мария хранила это письмо дома на дне чемодана. Письмо гласило:

Премите мои сирдечные приветы. Севодня я как никада даселе перенесся в тот рай куда вликут меня мои мечты и рукавадимый ими я должен чистасирдечно презнаца Вашей Миласти што я люблю чистой и светой любовью Вашу Марию каторую почетаю безмерно.

Любовь каторая никагда не погаснит скокобы не прашло времени. Вы Вашей добротой можите удвоить навек и сделать залогом нашево счастя. Рукавадимый сим заветным желаньем я пользуюсь счастливым случаем просить руки Вашей благародной и очароватилъной Марии.

Владеть этим даром Вашево благасклоново серца — для меня самое великое на свете счасте и я ни пажалею сил моих штобы Заказать Вашей Миласти а также всему Вашему высокачтимому семейству што я дастоен этово счастя.

Смея надеяца што Ваша Миласть ни откажит в моей прозбе я пребываю в ажидании благоприятново ответа. Премите увирения в савершеннейшем почтении Глубокауважаимая Сеньора.

На вечеринке у Рибейриньо, когда все направились в комнату, где было приготовлено угощение, Антонио сунул Марии карточку, где говорилось: Чтобы ответить «да», Чтобы ответить «нет», нужно загнуть этот уголок нужно загнуть этот уголок

и будет счастлива, если сеньорита примет

уверения в моей любви.

Если вы не хотите лишить надежды,

то верните карточку как она есть.

— От кого это?

— Угадай…

— Ну откуда я знаю… Погоди, сейчас скажу… — Она задумалась. — Нет, не знаю.

— От Антонио Балдуино…

— Ха! От этого проходимца… Он же грязный тип… Ни одной юбки не пропускает… Берегись, Мария…

— Чего мне бояться?

— А как же Озорно?

Тут только Мария вспомнила про своего жениха. Пожалела его и вместо того, чтобы загнуть уголок, означавший «да», она возвратила Антонио Балдуино карточку в прежнем виде. Но для него это было все равно, как если бы она сказала «да».

— Этот номер выиграл коробку рисовой пудры.

К пудре был приложен листочек с предсказанием судьбы:

Немало слез пролить придется тебе из-за любви своей.

Любовь печалью обернется — погубит он тебя, злодей…

Антонио засмеялся, а Мария встревожилась:

— А вдруг нас увидит Озорио?

Не успела она договорить, как навстречу им и вправду Озорио, в солдатской форме. Он подошел к Марии:

— Я давно уж догадывался. Да все не хотел поверить. Никак я не думал, что ты со мной так поступишь, Мария…

Его голос звучал тоскливо, как у псаломщика.