Но возможно и другое: он чувствовал поддержку и покровительство Будённого. И всей, так сказать, Первой конной армии РККА.
В мемуарах этот разлад с Уборевичем маршал изложил как недоразумение, которое вскоре исчерпало себя в результате настойчивости одного и благородства другого. Но, скорее всего, это просто поклон в сторону вскоре расстрелянного Уборевича — дань уважения талантливому наставнику, в общении с которым наш герой получил много полезных профессиональных уроков. К тому же не следует забывать о времени, когда писались мемуары, о том, какими настроениями и идеями оно было проникнуто.
Жуков всю жизнь создавал, строил и шлифовал себя сам. Он сам, с его эскадроном, полком, дивизией, корпусом и армейскими товарищами, командирами, подчинёнными, рядовыми бойцами и теми задачами, которые решала Красная армия и вся страна, — был военной академией. Военную науку постигал с жадностью и рвением, уроки усваивал хорошо, но по-своему, смешивая в роднике своего характера благоприобретённое с врождённым.
Через два дня Уборевич позвонил Жукову:
— Интересную телеграмму я от вас получил.
Жуков был готов к этому разговору.
— Вы что же, не довольны выговором? — спросил Уборевич; голос его был ровным, спокойным.
— Не доволен, товарищ командующий. Не доволен потому, что выговор не заслужен мною, а значит, несправедлив.
— Значит, вы считаете, что я несправедлив?
— Да, я так считаю. Иначе не отправил бы вам телеграмму.
— И настаиваете на том, чтобы откомандировать вас?
— Да, настаиваю.
— Подождите с этим, — после паузы тем же спокойным голосом сказал Уборевич. — Через две недели у меня будет инспекторская поездка, и мы с вами переговорим. Можете подождать со своим рапортом до нашей встречи?
— Могу.
— Ну так подождите.
При следующей встрече Уборевич сказал Жукову:
— Я проверил материалы, на основании которых вам вынесено взыскание, и пришёл к выводу, что оно действительно несправедливо. Продолжайте служить. Будем считать вопрос исчерпанным.
Но Жукову, не имевшему в личном деле ни одного взыскания по службе — личная жизнь не в счёт! — этого было мало.
— В таком случае, товарищ командующий, выговор могу считать снятым? — спросил он.
— Разумеется, раз я сказал, что он несправедлив.
Впоследствии о своих взаимоотношениях с Уборевичем маршал рассказывал Константину Симонову: «Я чувствовал, что он работает надо мной. Он присматривался ко мне, давал мне разные задания, вытаскивал меня на доклады. Потом поручил мне на сборе в штабе округа сделать доклад о действиях французской конницы во время сражения на реке По в Первую мировую войну.
Этот доклад был для меня делом непривычным и трудным. Тем более что я, командир дивизии, должен был делать этот доклад в присутствии всех командующих родами войск округа и всех командиров корпусов. Но я подготовился к докладу и растерялся только в первый момент: развесил все карты, остановился около них; надо начинать, а я стою и молчу. Но Уборевич сумел помочь мне в этот момент, своим вопросом вызвал меня на разговор, дальше всё пошло нормально, и впоследствии он оценил этот доклад как хороший.
Повторяю, я чувствовал, как он терпеливо работает надо мной. А вообще он был строг. Если во время работы с его участием видел, что кто-то из командиров корпусов отвлёкся, он мгновенно, не говоря лишнего слова, ставил ему задачу:
— Товарищ такой-то! Противник вышел отсюда, из такого-то района, туда-то, находится в таком-то пункте. Вы находитесь там-то. Что вы предполагаете делать?
Отвлёкшийся командир корпуса начинал бегать глазами по карте, на которой сразу был назван целый ряд пунктов. |