Слова Пирса встречены были шумным приветствием, к которому присоединились и мы с Биши. Я не мог удержаться, чтобы не сравнить этих полных энтузиазма «граждан» с праздным университетским юношеством, и уж собрался было шепнуть об этом Биши, как вдруг он, сияя взором, поднялся на ноги и объявил собравшимся, что «короли нам ни к чему». В ответ на это раздались громкие одобрительные выкрики, и несколько человек, поднявшись, обменялись с ним рукопожатиями. «Чего нам бояться? — вопрошал он. — Ежели мы не отступимся от своих принципов истины и свободы, то все будет прекрасно. Пускай же вспышка молнии ведет нас за собою!» Тут члены Лиги, взбудораженные его речами, с огромным жаром затянули песню:

Не знаю, вызвали ли у Биши восхищение стихи, но чувства он оценил в полной мере.

Под конец собрания один из «граждан» подошел к нам и заговорил с Биши:

— Мое почтение, сэр. Надеюсь, ваше пребывание в Оксфорде не доставило вам неприятностей?

Друг мой был ошарашен:

— Откуда вам об этом известно?

— Я состою в особой дружбе с мистером Хантом. Он ведь с вами переписывается, не так ли?

— Я встречал его в Лондоне.

— Вот как? Стоило мне увидеть вас и вашего спутника, — он поклонился мне, — как я тут же признал в вас людей, исключенных из университета.

— Это мистер Франкенштейн. Его не исключили. Но он разделяет мои принципы.

— Меня зовут Уэстбрук. Я башмачник. — Он окинул залу быстрым взглядом. — Мы здесь редко представляемся по именам, опасаясь шпионов. Но вы, мистер Шелли, исключение. Вы ведь, если не ошибаюсь, сын баронета?

— Да. Но свое право по рождению — все до последней капли — я отдам на служение нашему делу.

— Превосходно сказано, сэр. Теперь же нам пора уходить. Пока нас не прервали мировые судьи. Мы научены избегать того, что зовется боевым кличем Церкви и короля.

Спустившись на Стор-стрит, мы вместе с ним остановились на углу Тотнем-корт-роуд. Уэстбрук, как мне показалось, обладал благородным складом ума. Черты лица его были тверды и, благодаря высокому лбу, близки к идеальным; одет он, несмотря на свое ремесло, был вполне прилично, волосы же, по «свободной» моде, стриг коротко и не пудрил.

— Позвольте мне отвести вас в место, где служит моя сестра, — обратился он к нам. — Это поблизости. В этом городе страдание всегда где-то поблизости. Там вы увидите врага.

Он повел нас через ту часть города, что, по его словам, звалась Сент-Джайлсом и находилась всего в нескольких улицах от места, где мы стояли. Мне она показалась местностью самой скверной и порочной, какую только возможно себе представить на этой земле. Ни один из бедных кварталов Женевы, в каком бы запустении он ни находился, не имел ни малейшего сходства с этой грязной, пришедшей в упадок частью Лондона. Улицы были не более чем дорожками в грязи либо в нечистотах; по ним ручейками бежали сточные воды из запущенных дворов и переулков. Вонь стояла неописуемая.

— Безопасно ли здесь? — шепнул я Уэстбруку.

— Меня знают. На случай же… — Он вытащил из внутреннего кармана сюртука большой нож с костяной рукояткой и длинным лезвием. — Это то, что у французов называется couteau secret , — сказал он. — Его не открыть, если не знаешь секретной пружины.

— Вам когда-либо доводилось им пользоваться?

— Покамест не доводилось. Я ношу его на случай, если за мной или моими спутниками пустятся собаки-ищейки.

Из окна наверху, затянутого тряпьем, раздался вопль, за ним последовал не