|
Падая, эта скотина ухватила меня за ноги, и мы покатились по заплеванному полу камеры - он пытался меня укусить, а я вытирал свое лицо о его свитер, выворачивал ему руку и не знаю, чем бы кончилась эта драка, если бы в этот момент не распахнулась дверь. Два новых милиционера ворвались в камеру, схватили нас обоих - меня и Фулевого - и потащили мимо улыбчатого старшины в комнату для допросов. Только на этот раз это была другая - без окон - комната, и там, в глухих бетонных стенах, украшенных портретами Дзержинского и Калинина, эти двое стали профессионально-умело избивать нас. Я получил сразу три оглушительных удара - в челюсть, в печень и снова по уху, и рухнул без сознания, а Фулевый, кажется, продержался чуть дольше, не помню, знаю только, что нас обоих облили водой, заставили встать и "помириться". Мы стояли друг против друга, шатаясь, а милиционеры, резвясь, диктовали нам: - Скажи: "больше бить не буду, клянусь!" Я молчал, скорей не потому, что не хотел сказать, а потому, что не мог выговорить и звука разбитой челюстью. За это я тут же схлопотал от них еще один удар по уху, снова скопытился на цементный пол, снова облили меня водой и подняли, и я затуманенным мозгом, как сквозь слой воды, услышал, что Фулевый прохрипел: - Б-больше б-бить н-не б-буду... - Клянись матерью! - приказали ему. - Клянусь... - Теперь ты! - ткнули меня. Я промычал что-то распухшими губами, но они не удовлетворились, заставили промычать внятней. И только после этого нас обоих снова волоком оттащили назад в камеру, бросили не на нары, а просто за двери на пол. Мы лежали рядом, и теперь Сашка Шах куском моей рубахи утирал наши окровавленные лица, но я уже мало что соображал, я отключился в полусон-полузабытье и пришел в себя, может быть, часа через два-три. В камере уже горела лампочка, убранная под потолком в решетку. Я лежал на нарах - не знаю, кто перетащил меня сюда с пола. Надо мной сидел Сашка Шах и переругивался с Фулевым. Сквозь боль во всем теле и полусон я слышал их голоса. - Был бы он стукач, они б его не били.. - говорил Сашка. - Бьют и осученных, - отвечал Фулевый. - Чтоб им верили. - Может и бьют, но не так. Ты что?! Смотри, что с ним сделали. - Ну, хрен его знает... - произнес Фулевый. - Только чего он к тебе кинулся кровь вытирать. Рубашку свою порвал, прямо театр устроил. Я и решил, что он наседка. За что его взяли? - Ну, так ты ж даже не дал спросить... - Да-а, лажа вышла. Есть курево? - Его же сигареты курим. Одна осталась. Тут я понял, что они вытянули у меня из кармана сигареты, и курить захотелось ужасно, и я прохрипел шепотом: - Курить... Сашка поднес мне к губам свою свою сигарету, я затянулся жадно, глубоко, и словно что-то давящее отпустило душу. |
