Где-то на середине службы в открытую дверь помещения ворвался сильный порыв ветра, загасив у многих из присутствующих свечи. Одновременно ударил гром. Народ зашептался, зашевелился. В дверях возникла толчея. Потихоньку, призывая друг друга к порядку, отдельные личности, толпившиеся на улице, пытались проникнуть в помещение. Священник не обращал ни на что внимания и продолжал читать молитву, иногда обходя гроб мерным шагом и окуривая его ладаном. Каждый раз я покорно уступала ему дорогу, упорно продолжая глядеть в пол. И все-таки не выдержала, взглянула на покойную. Гроб был завален цветами. Лицо Серафимы Игнатьевны было молодым и спокойным. Главное, ни одной морщинки. А губы, честное слово, по-доброму улыбались. Священник просил Всевышнего простить покойной «все прегрешения вольныя и невольныя и сотворить ей вечную память». Следом со своей искренней просьбой о прощении мысленно влезла и я.

Служба закончилась. В толпе снова наметилось оживление. Высокая женщина в черном брючном костюме и прозрачном черном шарфике, стоявшая недалеко от меня, доверительно наклонилась к соседке значительно ниже ее ростом и тихо сказала:

– Давно Серафиму не видела, но такое впечатление, что она с тех пор помолодела. Все-таки эта гадина сестрица положила ее в своем бордовом бархатном костюме! Он им обеим не шел.

– Увы, таково было желание Олимпиады, – покачала головой та. – Попробовали бы ей возразить! Она заявила, что если на том свете Серафиму куда-нибудь пригласят, ей не придется краснеть за дурной вкус родственников.

– Да. Первый раз Серафима не могла возразить. Будь ее воля… – многозначительно произнесла первая и смерила меня уничтожающим взглядом.

На всякий случай, я попыталась покинуть передний план в доказательство того, что не имею к «родственничкам» никакого отношения и зачем-то попросила за это прощения у Серафимы Игнатьевны. Меня толкнули несколько раз с разных сторон, возвращая на прежнее место, где я временно и застыла, пока, наконец, не осознала необходимость двигаться к выходу.

Гроб с телом покойной погрузили в один из двух автобусов. Толпа с разноцветными зонтиками, поливаемая дождем, быстро рассеялась.

Мужа я отыскала в машине. Терпеливо выслушала «новость» о том, что как-никак замужем, а следом – нотацию об излишней самостоятельности и неуместности моего поведения. Последнее заключалось в том, что я возглавила родственный коллектив покойной, мешала священнику и без конца что-то бормотала себе под нос. Вот когда пришлось пожалеть, что на затылке нет глаз!

– Незачем было меня бросать, – упрекнула я Димку. – Тебя, видишь ли, не устроило, что под руку держу.

– Милая моя, это ты не за меня держалась. Вцепилась в какого-то лысого типа с явными признаками нарушения функции почек. Кстати, он очень обрадовался, даже осанку изменил. Еще и сопротивлялся, когда я отрывал тебя. Так ты в другого вцепилась. Хорошо, второй умным оказался – на чужой ошибке все понял и добровольно сдался.

Я немного ужаснулась, решила, что не стоит вступать в полемику, и робко спросила, почему мы не едем вслед за остальными.

– Думаю, нам не стоит присутствовать на кремации и поминках. Я успел проститься с Серафимой Игнатьевной, поблагодарить за подарок и извиниться за невозможность его принять.

– Да? И что она тебе на это сказала? – ляпнула я.