Вечер. Все уже привыкли, что ей можно навалить лишнюю работу и попросить задержаться. Остальные бегут к семьям, детям. Нет, надо завести кошку и заходить в магазин за яркими пакетиками, открывать дверь, слушая радостное мяуканье.

Улица. Холод собачий. А почему не кошачий? Решено. Весной возьмет котенка. А как же отпуск? Или плюнуть на все и поехать в деревню?

Замечталась. Уже мяуканье на улице мерещится. И ведь сколько раз уговаривала себя не ходить коротким путем до стоянки, нет, ноги сами заворачивают в темную подворотню — лентяйка!

Померещилось? Нет, еще один стон. И какого глюка она его за кошачий приняла? Работяга напился и валяется. А на улице не июль, район производственно-офисный. Может здесь до утра никто не пройдет.

Остановиться? Или просто позвонить? Но что она скажет? Придется проверить.

Руки почему-то трясутся. Светлячок телефона суматошно скачет по мусорным бакам. Тряпка, пакет, шкурка банана, коробка, ботинок. Стоп. Вернуться. Выругаться, включить погасший экран, отыскать ботинок, провести пятнышком света вверх.

Охнуть, упасть на колени в утоптанный снег, подползти ближе, бормоча: «Потерпи, миленький, щаз скорую вызову». Сжать потухший телефон, лихорадочно вспоминая номер скорой. 03? Черт, для мобильников же другой.

И услышать тихое сипение:

— Не надо скорой.

Сесть в снег. Посветить телефоном. Убедиться, что не забулдыга — пальто дорогое, ботинки фирменные, на брюках стрелочки. Ворот расстегнут. Видна белая рубашка и чужеродное красное пятно на ней. Улицы разбитых фонарей часть дцатая.

Свет телефона направить в лицо раненого, не удержаться от мысли: «Надо же, какой красавчик на дороге валяется — непорядок», и тупо переспросить:

— Как не надо скорой?

Подумать: «Может ненормальный?» Губы уже посинели, на ежике светлых волос блестят снежинки, а лицо как у покойника — белое, пребелое.

— Далеко живешь? — еле заметное облачко пара вылетает изо рта, — машина есть?

Кивнуть. И только потом осознать — не хочет светиться в больнице. Скрывается. А ей что делать? Это в кино подстреленный обязательно окажется тайным шпионом или федеральным агентом, а в их реалии, вероятнее всего провалившемся киллером или бизнесменом, задолжавшим кучу бабла бандитам.

Решиться. А что она собственно теряет? Скучную и никому не нужную жизнь?

Усмехнуться и забить на трусливые опасения.

— Дойдешь? Здесь метров сто до стоянки.

— Помоги встать.

Сто метров тянутся как триста. Идти тяжело и неудобно — раненый навалился на плечи, сильно прихрамывая. Она чувствует его ледяную руку даже сквозь пуховик.

Её «ласточка» одиноко ютится около забора. Соседи все уже поразъехались, лишь хозяйка как обычно зависает на работе.

Она оставила его прислонённым к дверце. Мельком отметила, что мужчина дышит тяжело, а по лицу, не смотря на мороз, катятся крупные капли пота. Зрачки расширены от боли. Открывая водительскую дверь, в который раз прокляла собственную добродетель — как оказывается её легко подвигнуть на авантюру!

В машину сел сам, точнее упал. Она лишь помогла ему пристегнуться, с неловким чувством касаясь чужого тела.

— Может перевязать?

— У тебя, — выдохнул, откидывая голову и прикрывая глаза.

Возмутилась. Разозлилась. Стукнула кулаком по рулю. И тронула с места прогревшуюся машину. Поехала медленно, объезжая ямы на дороге.

Попыталась думать логично: она — чужой человек. Его предал кто-то из своих. Убежище почти идеально. А мысли упорно скользили в другую сторону. Успела ли заправить кровать? И в холодильнике почти пусто.