— Сидит там, в сарае, майор, начальник штаба сто двадцатого полка. От самого Минска сюда вышли. При нем отделение связи, управления огнем и канцелярия. Документов — две коробки и знамя.

Тут я рот и раскрыл. И сказал. Много чего сказал. Даже вор бывалый заслушался.

— Ты все еще здесь? Тащи его сюда, будет пополнение и матчасть принимать. Бегом!

Тут и Капкан нарисовался, идет неспешно, ручной пулемет, уже немецкий, на руках баюкает. Так мы в вагончик и вернулись на пару.

В это время капитан Морозов уже всех построил ровными рядами и готовил наступление на Берлин. Народ, вдохновленный нашими успехами, был согласен.

— Эй, — говорю я им, — успокойтесь. Скоро здесь будет начштаба полка. Командиром полка назначен майор Уваров, с учетом его опыта боев в Испании. Им же передаем госпиталь и все хозяйственные службы и технику. Из оставшихся людей формируем отдельный пехотный батальон. Мы так и остаемся простым заградительным отрядом. Прикроем эвакуацию полка и батальона, и тоже начнем двигаться на соединение с нашими частями. На станции всего два паровоза, следовательно — всех надо разместить в двух составах. Не будем мешать военным, они люди взрослые, самостоятельные, знают, как Родину защищать, мы это уже сегодня видели. А за нами — охрана станции. Все поровну.

Тут начальник штаба явился, канцеляристы стали командирские книжки заполнять, приказы о назначениях в полковые книги вносить, и исчезли бесследно бывшие заключенные, превратившись в командиров, старшин, сержантов и бойцов Красной Армии. Я знаю магию чисел, я знаю магию слов, я умею вызвать любовь и могу заговаривать кровь. Я знаю, что есть и что будет потом, но ничего не хочу изменить, пусть норны спокойно ткут, я не буду трогать их нить. Я могу появиться, я могу скрыться, я могу все, что может присниться. Я меняю голоса и меняю лица, попробуй, узнай — что я за птица…

В нашем заградительном отряде потерь не было. Только комсорга в рукопашной поцарапали, да и то не сильно. А я так даже не разу и не выстрелил. Мы огневой мощью сравнялись с обычным пехотным батальоном. Шесть станковых пулеметов, два десятка ручных, два противотанковых ружья, бесхозный миномет, у всех немецкие винтовки и пистолеты. Гранат на деревянных ручках каждый нагреб, сколько захотел. Сейчас можно было бы повоевать, да не с кем.

Блатные числом девять душ к нам прибились. Снегирев не возражал, а улыбка старшего сержанта Михеева не предвещала им легкой жизни.

На станции кипела работа, военные устанавливали гаубицы на платформы.

— Проскочат? — спросил у меня Олег.

— Чисто от их фарта зависит, — пожал я плечами. — Обстановка плохая. Данных мало, но из того, что известно, картинка складывается поганая. Здесь, под Лугой — Манштейн, лучший друг Гудериана, а тот нашу таковую школу «Кама» заканчивал под Казанью, враги опытные и опасные. Гудериан своим маршем на побережье английский экспедиционный корпус из Франции выбил. Вот его бы нам сегодня на марше ухлопать, большая бы польза была. Но и так мы молодцы, отличились. Все бы так — война бы уже закончилась…

Застучали колеса — пошел первый состав…

Скоро второй уйдет, а с первыми лучами солнышка и мы в лес спрячемся и двинем на север. Пешком идти трудно, особенно по лесу, зато надежно. Дозоры от засад спасают, а зелень листьев — от авиации.

Наутро, подпалив склады, мы ушли со станции. До свиданья, города и хаты. И горящие пакгаузы.

Глава 2

Война — тяжкий труд. Римский легионер тащил на себе два пуда груза. С тех прошло две тысячи лет, и наша поклажа стала тяжелее килограммов на десять. На мне винтовка, два пистолета, патроны, вещмешок, набитый до отказа и два коробчатых магазина к ручному пулемету.