|
Первого — по причине традиционного зимнего затишья, а второго — вследствие именного княжеского указа, запрещающего на пирах всяческое рукоприкладство. В сложившейся ситуации единственной возможностью показать себя с лучшей стороны, решил Мотя, было забыть обо всех обидах и поскорее присоединиться к остальным членам команды, дабы помочь им воплотить план черта в жизнь. Первым в очереди на помощь Гореныша конечно же оказался обожаемый им хозяин. Общаться с Февронией Халявщицей и ее сынком Студнеславом Соловейка отказалась категорически, сославшись на расшатавшиеся нервы и стойкое желание в их присутствии применить свой необычный талант на практике. Так как Илюха на свои нервы не жаловался, а время силовых операций еще не пришло, старший богатырь скрепя сердце взял уже знакомую ему парочку на себя. После недолгого поиска она была обнаружена в состоянии поглощения пищи за отдельным столом неподалеку от трона. Из-за прямо-таки немыслимого количества сурьмы и белил на лице возраст мамаши определить было невозможно, а вот ее отпрыску, на первый взгляд, было лет двадцать. Несмотря на разницу в поле и возрасте, харчевались родственнички с примерно одинаковой скоростью. — Смотрите-ка, мамаша, опять этот монах-расстрига! — встретил Солнцевского противный голосок Студнеслава. — Ну помнишь, который еще на соревнованиях со своей полюбовницей разобраться никак не мог! — Конечно, помню, — хмуро отозвалась Феврония, со свирепым выражением лица отрывая несчастному жареному куренку ногу. — Гнать нужно этого повара, опять пересолил. — А ведь соль-то нынче на базаре чуть не на вес золота идет, поддакнул сыночек, ненадолго отрываясь от свиного окорока. — Совсем столица зажралась. — Не говори, вся страна на них горбатится, а они тут жируют, — охотно согласилась с отпрыском Халявщица, продолжая расчленять несчастную птицу. Честно говоря, Илюха слегка онемел, услыхав такой до глубины души знакомый ему диалог. Подумать только, много веков спустя, на своей временной Родине, он, как столичный житель, не раз слышал подобные высказывания; — Поди всем, что на этом пиру сожрано, можно было наш родной Халявец цельный месяц кормить, — не унимался Студнеслав, не обращая на подошедшего богатыря ровным счетом никакого внимания. — Скажешь тоже, месяц… — смачно рыгнув, возразила сыну Феврония — Два, как минимум! Тут княгиня решила немного передохнуть. Запустив руку за пазуху, извлекла на свет божий огромный кулек семечек, высыпала их на центр стола и принялась лузгать, сплевывая шелуху прямо под ноги. Происходящее заставило Солнцевского в очередной раз поморщиться. Как коренной городской житель, лично он к семечкам относился, мягко говоря, отрицательно, а уж к тому, кто плевал на пол, более чем, без всякого «мягко». — Чего встал-то, проходи давай! Как вы поняли, старшего богатыря наконец заметили. — Ишь, бездельников развелось! Пахать некому, ковать некому, а он тут по пирам шляется. Потихоньку закипая, не дожидаясь приглашения, Солнцевский опустился на скамью напротив сладкой парочки и даже открыл было рот, чтобы высказать все, что он о них думает, но Феврония оказалась шустрее: — Ты представляешь, Студнеслав, если старшие богатыри у Берендея такое вот хамло и быдло, что же из себя тогда представляют обычные ратники? — Не говорите, мамаша, вот в нашей дружине половина воинов даже читать умеет. Тут князек решил последовать примеру матери и, вытерев руки об и без того заляпанный жиром кафтан, принялся истово грызть семечки. |
