Но ведь он отчетливо помнил, как швырнул этот самый патрон с крыльца в заросли елок и пушистых сосен, – еще яснее, чем процесс упаковки и сокрытия карабина в подвале дома.

«Я свихнулся. Снова совершенно спятил».

Дейл потянулся за телефоном и нажал клавишу быстрого набора номера доктора Холла, но надпись на экране «нет сети» напомнила ему, что немедленная медицинская помощь ему теперь недоступна.

– Господи! – в отчаянии воскликнул Дейл.

Он отложил телефон, взвесил на ладони смертоносный заряд и направился к задней двери. Пройдя несколько метров по грязной дороге, которую усиленно поливал ледяной дождь, он размахнулся и зашвырнул патрон как можно дальше в кукурузную стерню, после чего вернулся в дом и проверил все остальные привезенные коробки: вываливал на пол в столовой и кабинете стопки книг, перетряхивал одежду и другие вещи, пока не удостоверился в отсутствии других патронов.

Покончив с этим занятием, он отнес заново упакованный «саваж» вниз, в подвал Дуэйна, ярко освещенный лампочками и теплый благодаря работающему обогревателю, где спрятал одну часть разобранного ружья за верстак, а вторую – в небольшую нишу, заставленную стеклянными банками, в которых, как ему показалось сначала, плавали маленькие окровавленные человеческие внутренности. Помидоры, решил он.

Затем он поднялся наверх, почитал пару часов, начав с Дантова «Ада», но вскоре переключившись на забавный детектив Дональда Вестлейка из серии произведений о Дормундере, а в восемь, перед тем как выключить свет, зашел в ванную и принял две таблетки флюразепама и три – доксепина. Уж этой ночью он будет спать.

Где-то часа в три ночи – он не сумел разобрать цифры на часах, потому что зрение и мозг были затуманены лекарствами, – Дейла разбудил вой собаки, доносившийся из кухни. Он осознал, что находится не на ранчо – должно быть, снова заснул в кожаном кресле в своем домашнем кабинете в Мизуле, – и удивился, почему Энн или кто-нибудь из девочек не выпустит Хассо, их пса, на улицу. Вой сделался громче, но вскоре затих. Дейл снова начал проваливаться в сон, но тут девчонки принялись топать и что-то ронять наверху… Нет, шаги слишком тяжелые для его дочек. Должно быть, у них в гостях какие-то парни. «Так поздно? – смутно подумал Дейл. – И разве Маб не в колледже?»

Пока он пытался собраться с мыслями, недоумевая, почему его кожаное кресло сделалось вдруг таким жестким и бугристым, шум наверху прекратился, зато снаружи завыла еще одна собака. Дейл сознавал, что ему нужно встать и выпустить Хассо на улицу, а потом подняться наверх, в спальню, – Энн отругает его утром за то, что он снова заснул в кабинете, – но чувствовал себя измотанным до предела и совершенно без сил.

В конце концов под скрежет когтей Хассо о плитки пола в кухне он погрузился в тяжелый наркотический сон.

Перед тем как год назад, в сентябре, Клэр приехала к Дейлу в последний раз, чтобы попрощаться, и улетела обратно в Принстон, он почти пять месяцев провел на ранчо в полном одиночестве. С Энн он объяснился весной, в апреле уехал из своего дома в Мизуле, летом время от времени виделся с девочками, но не на ранчо, потому что Маб наотрез отказалась приезжать туда, а Кэти во всем подражала сестре.

Дейл плохо спал всю весну и лето, а к тому времени, когда тополя и осины на склонах гор и в долине сбросили листья, бессонница окончательно взяла над ним власть. Ночи превратились в арену борьбы с ураганом мыслей, с огневым вихрем безумной и бессмысленной мозговой деятельности. Он мотался по темным комнатам ранчо, неизменно заканчивая кабинетом, ветер грохотал оконными рамами, а он сидел в едва подсвеченной голубым компьютерным экраном темноте и строчил письмо за письмом: по большей части Клэр, иногда Энн, довольно часто Маб или Кэти и время от времени друзьям, с которыми не виделся по многу лет.