Из многих миллионов жителей этой страны не больше десяти тысяч видели, как золотой транспорт заходит в гавань или на полчасика причаливает к укрепленному пирсу для разгрузки. О том, что этот транспорт перевозит золото, знали, пожалуй, не больше тысячи, причем человек девятьсот из них в силу своей порядочности никогда и не помышляли об ограблении. Половину оставшейся сотни составляли законченные неудачники; два десятка уже нашли применение своим талантам (в опере, в издательском деле и в вооруженных силах); другим двум десяткам недоставало не столько криминальных, сколько организационных талантов, а также последователей; пятеро вынашивали смехотворные схемы; четверо, в силу фатального стечения обстоятельств или внезапного расстройства желудка, в последний момент принимали решение оставить эту затею, которая и без того представлялась им весьма сомнительной. Единственным оставшимся человеком, разумеется, являлся не кто иной, как сам Перли Соумз, но даже и ему эта задача, возможно, была не по зубам, поскольку золотые транспорты считались самыми быстрыми и самыми маневренными судами на свете. Помимо прочего, они имели приличествующие их статусу вооружение и броню. Люки огромных камер, находившихся в их потаенных глубинах, открывались только после того, как транспорт причаливал к одному из укрепленных доков. Специальные устройства приводили в движение цилиндрические стержни из особо прочной легированной стали, надежно защищавшие люки (замки этих люков были оснащены часовым механизмом), за которыми находились десять камер с сейфами, способными выдержать взрыв любой мощности. Там-то и хранилось золото. Разумеется, во время разгрузки корабль находился под охраной отборных армейских подразделений.

Хотя Блэки Уомбл относился к числу представителей белой расы, душа у него была чернее кобальта, и в отличие от прочих Куцых он носил блестящий кожаный пиджак черного цвета. Его волосы сплетались над ушами в крутые пряди, напоминавшие своими извивами Сардониковую улицу. Зубы же его – остроконечные, словно иглы, зазубренные, словно ножи для резки хлеба, кривые, как ятаганы, острые и крепкие, как штыки, – отлично сочетались с глазами Перли. Впрочем, обычно он скрывал их под своей мягкой и милой улыбкой, завораживавшей даже маленьких детей. Несмотря на свои зубы, Блэки был, что называется, недурным человеком. Также как и все Куцые Хвосты, он знал о всепоглощающей, крепнущей день ото дня страсти Перли к цвету, которая в любой момент могла обратить его в подлинного безумца. Блэки решил, что этот момент настал.

– Перли, мне страшно за вас, – сказал он прямо.

Перли захохотал.

– Ты полагаешь, что я перегнул палку?

– Я никому ничего не скажу, можете не волноваться…

– Все уже решено. Я сам скажу им об этом на общем собрании.

Обычно подобные собрания проходили либо глубоко под землей, либо высоко над нею, поскольку тайные беседы воров не могли проводиться в более спокойной обстановке, обеспечиваемой залами для отдыха и скверами, где они наверняка носили бы менее болезненный и более открытый и демократичный характер. Местом их проведения становились мрачные кладбищенские подземелья и верхушки самых высоких башен, где Перли мог в спокойной обстановке обдумать все детали будущей операции и немного встряхнуть Куцых. Им уже доводилось карабкаться по волнорезам Бруклинского моста, мокнуть в полупустых цистернах, цепляться за перекладины короны, венчающей статую Свободы, таиться в подвале притона на Дойер-стрит, в котором собирались курильщики опиума, или сидеть над тонущим в непроглядной тьме водопадом, вырывающимся из трубы центрального канализационного коллектора, подобно туристам, решившим устроить ночной пикник возле Ниагары.