Примерно час ушел у него на то, чтобы почистить скребницей жеребца и найти ему место в стойлах Ройала Уинда, предназначавшихся для лучших лошадей. Ройал Уинд был сыном плантатора из Виргинии, собственность которого была конфискована после Гражданской войны. Питер Лейк считал, что несмотря на всю его резкость и напыщенность, ему можно было доверять. Жеребец, выросший в более чем скромном стойле, никогда не видел таких роскошных конюшен. Поев свежего овса и напившись сладкой воды, он заснул, после чего его накрыли толстым кашемировым одеялом и затенили лампу, чтобы свет не бил ему в глаза.

Питер Лейк решил провести на изнанке небосвода день-другой, с тем чтобы хорошенько выспаться и хоть немного прийти в себя. Здесь, где царили вечные сумерки, где слышался лишь едва уловимый шум прибоя и не было недостатка в свежем воздухе, он чувствовал себя в полнейшей безопасности. После нескольких дней, проведенных на морозе, он заснул мертвецким сном и проспал ночь, день и еще одну ночь. Он проснулся наутро, проспав тридцать шесть часов кряду, чувствуя себя совершенно отдохнувшим, и тут же стал готовить себе превосходное блюдо из рыбных консервов, томатов, вина, оливкового масла и минеральной воды «Саратога спрингс». Он утолил голод, помылся, побрился и переоделся. Теперь он чувствовал себя, словно Бог на небесах или Ральф Уолдо Эмерсон в своем кабинете, и потому мог отдаться неспешным раздумьям.

Ну вот, у меня есть замечательный конь, которого можно было бы полюбить за одни его глаза. Одним прыжком этот конь преодолевает целый квартал, и, вне всяких сомнений, он мог бы унести меня на поросшие соснами пустоши, на Гудзонские высоты или в Монтоук, куда Перли никогда не сунет носа. Там я смог бы по-настоящему прийти в себя. Однако стоит мне вернуться – и все начнется сначала. Я уже отдохнул, и потому мне не нужно уезжать из города. К тому же я всегда смогу спрятаться на болоте, или где-нибудь на чердаке, или в подвале. Какая разница? Это те же высоты или пустоши в миниатюре. Нет, единственное, что мне остается, – это измениться, стать совершенно иным человеком. Может быть, я смогу измениться настолько, что перестану их интересовать (узнать-то они меня все равно узнают). Скажем, если я стану монахом, они решат, что я свихнулся, и оставят меня в покое. Я мог бы стать, к примеру, мусорщиком или безногим калекой или посвятить себя Богу и потерять себя для этого мира…

Говорят, что святой Стефан преобразился на глазах у людей: он научился летать и менять свой облик, видеть прошлое и будущее, путешествовать из одного времени в другое, хотя все знали о том, что он был самым что ни на есть обычным человеком. Потому-то они его и сожгли.

Нет, конечно же, я не святой Стефан, однако, если я смогу по-настоящему сконцентрироваться на чем-то внешнем, я тоже, возможно, смогу измениться. Мутфаул говорил, что люди, строившие мост, становились другими. Может быть, я его неправильно понял? Помнится, Мутфаул говорил и о том, что город тоже все время меняется, а уж он-то слов на ветер не бросал. Если я действительно стану монахом, они, конечно же, здорово изумятся, но потом они меня убьют, это уж как пить дать. Если я стану государственным чиновником, они меня тоже убьют, хотя в другой ситуации они платили бы мне дань. А может быть, мне стать танцовщиком в каком-нибудь театре? Нет-нет, все, что угодно, но только не это… Стать отшельником или слепцом? Я уже никогда не увижу их, но они-то меня наверняка увидят. Превратиться в животное невозможно. Может быть, стать человеком-невидимкой? У ученых наверняка есть какая-нибудь специальная жидкость…

Внезапно он замер подобно оленю, услышавшему далекий треск ветвей. За ним гнались уже не один год, и это ощущение постоянной опасности необычайно обострило его чувства. Питер Лейк услышал доносившийся снизу топот множества ног, в ритме которого ему чудился охотничий азарт. Он заглянул в щель между настилом и звездой и увидел бегущих по мраморному полю здоровяков, которые уже в следующее мгновение разделились на две команды и устремились к лестницам, ведшим к небесному своду.