Миша махнул рукой и пошел на свое место, смотреть за операторами, пока только отслеживающими обстановку, причем без радара, получая информацию с американских военных спутников — впервые это было в полном объеме отработано в Грузии, в восьмом году.

А подполковник Иеремия Эгец беспокоился не потому, что его охватил «предстартовый мандраж», как это бывает у некоторых командиров. И не потому, что он находился не за штурвалом истребителя-бомбардировщика, а в кабине самолета управления — это-то он еще мог пережить. Он впервые задумался о том, что будет потом. Ну, разбомбят они эти ракетные и ядерные центры. Ну, лишат Иран возможности угрожать Израилю. А дальше-то что? Так ли велико расстояние между Израилем и Ираном, чтобы лишенный ядерного жала Иран не попытался отомстить? Так ли правильно принятое решение, стоит ли загонять Иран в угол, делая целый народ фанатиком, которому нечего терять?

Или все же не стоит?

Так и не найдя ответа на мучившие его вопросы, подполковник Иеремия Эгец поднялся с баллона с водой, потер затекшую спину и отправился следом за Мишей в операторский салон. У него, как и у всех, была своя работа.

«Саарет Маткаль»

Территория Ирана, аэродром близ Тебриза

Ожила рация. Ее поставили только на прием — четыре снайперские группы замерли, ожидая сигнала.

— Зеленый свет, повторяю — зеленый свет.

Сигнал ответа не требовал, он требовал действия.

Командир разведывательно-диверсионной группы, лежащий под куском маскировочной сети, посмотрел в бинокль на ближайший к нему ангар со стоящим рядом с ним самолетом.

— Зеленый свет всем группам. Обратный отсчет от пяти: пять-четыре-три-два-один…

Огонь!

Командир, не отрываясь, смотрел на самолет — он был освещен рамой с переносными прожекторами, потому что ремонтировался. Смотрел внимательно.

Человек, который что-то делал у стойки шасси, поддерживающей правое крыло, вдруг недоуменно поднял голову, уставившись на большую рваную дыру, возникшую чуть выше крыла, там, где находится самолетная турбина.

В этот же момент двадцатипятимиллиметровый снаряд, выпущенный из винтовки «Барретта», угодил в двигатель странного, с двумя пулеметами в башенке бронетранспортера. Двигатель не был заведен — и теперь, чтобы завести его, потребовалось бы несколько часов ремонта.

Часовой на вышке, ничем не прикрытой, со старым пулеметом «MG» на турели, недоуменно повернулся, поднес бинокль к глазам, пытаясь понять, что там происходит на бетонке, что за странный звук он слышит, — и упал, сила удара пули была такова, что его просто сбросило вниз с вышки. Через секунду погиб и второй часовой — он спал, а проснувшись, поднялся, чтобы оглядеться по сторонам — и еще одна пуля нашла его.

За несколько секунд точно так же умерли и остальные часовые. Все произошло бесшумно и почти неотвратимо — на тренировках, где роль часовых играли солдаты Армии обороны Израиля (стреляли, естественно, с лазерными имитаторами), такого четкого уничтожения часовых достичь не удавалось.

Оба выстрела были бесшумными. На винтовках калибра 12,7 стояли глушители «AWC Cyclops», на двадцатипятимиллиметровых — безымянные, изготовленные техническими специалистами Армии обороны Израиля. И самолет, и бронеавтомобиль были мгновенно и почти бесшумно — на летном поле не было слышно уже ничего, вспышек тоже не было видно — выведены из строя.

У товарища Берии были достойные наследники…[16]

Еще один самолет — он стоял так, что находился на линии огня одной из снайперских групп — с металлическим треском упал подбитой птицей на бетон: пуля калибра 12,7 попала так точно, что перебила стойку шасси.