От слов Кроули что‑то заныло у меня внутри.

Я знал, что он прав. Я чувствовал эту брешь, о которой он говорил, и отчаянно хотел заполнить, но не мог. Но сейчас я понял, что, если расскажу Мики о его отце, это залечит мою рану та каверна в моей душе закроется. Я не имел понятия, каким образом это получится, просто знал, что так оно будет.

Я поднял на него глаза:

– Каким образом тебе удается так ясно видеть, что творится в наших сердцах, если ты так близок к другим?

– Вероятно, так антиматерия знает материю, а тень – свет. – Кроули слегка пожал плечами. – Это ведь не имеет значения, правда? – Я покачал головой, и он улыбнулся. – Думаю, не имеет, – тихо сказал он, направляясь к двери. – Я пришлю к тебе Мики. Ни пуха ни пера вам обоим.

* * *

Мики пришел в белой футболке, украшенной портретом Хейди Стилетто, пышногрудой певицы из рок‑группы "Колокол Преисподней". Дива позировала в профиль, давая зрителям возможность хорошенько рассмотреть татуировку в виде трезубца на правой щеке. Довершали наряд Мики спортивные шорты, и, как я подозревал, обе детали туалета он получил от Бата или выбрал их, подражая ему. Короткие рукава футболки и шорты почти не скрывали татуировку, которой было покрыто тело Мики, благодаря чему он выглядел как человек‑зебра; только вместо привычных полос – причудливые завитушки. Он пригладил волосы пятерней, но они все равно торчали во все стороны. Вероятно, Кроули поднял его с постели.

Не меньше чем недостаток одежды и разукрашенная кожа, привлекало внимание по‑детски невинное выражение лица Мики, выражение радостного предвкушения. Наблюдая за ним, за тем., как он идет от двери по кабинету, как вспрыгивает на диван, я понял: он гордится тем, что находится в моем обществе. Мальчик светился этой гордостью, словно солнышко в ясном небе над Застывшей Тенью. Он не имел понятия, зачем его позвали сюда. Он просто был счастлив, а мне предстояло это счастье разрушить.

– Добрый вечер, Мики. Надеюсь, ты простишь мне, что я тебя разбудил.

Он энергично кивнул, сначала вскинув голову, потом склонив ее почти до груди, и улыбнулся.

– Все нормально. Мне нравится не спать. Когда сплю, у меня бывают плохие сны.

– Я понимаю. – Я улыбнулся мальчику. – У меня тоже бывают иногда. Главное помнить – это только сон, и он не может причинить тебе вреда.

Мики подтвердил мое заявление таким же энергичным кивком.

Как начать? Как сказать ему об этом? Я прекратил вышагивать по комнате и остановился перед ним, заложив руки за спину.

– Мики, я хотел поговорить с тобой, потому что у меня есть для тебя известие. Боюсь, это плохое известие – нет, ты не сделал ничего дурного, просто оно может причинить тебе боль, ранить тебя изнутри. Тебе будет очень грустно. Так бывает, когда внутри больно. Ты можешь поплакать, если захочешь.

На мгновение его лицо исказилось, но потом Мики сжал губы и покачал головой:

– Папа говорил, чтобы я был храбрым и не плакал. Он сказал, что это расстроит Дороги.

– Понимаю. Но ты можешь поплакать здесь, и мы ничего не скажем об этом Дороти, чтобы ее не расстраивать. – Я почувствовал, как решимость Мики быть храбрым столкнулась с нарастающим страхом. Он подавил страх и приготовился слушать меня. Словно мужественный маленький солдатик, он преисполнился решимости выполнить наказ отца. – Мики, твой отец не вернется к нам.

Боль молнией пронзила душу ребенка и сразу же сменилась чувством вины. Он открыл рот и собрался разреветься, но в последний миг сдержался. Я чувствовал, как его раздирают эмоции.

Сосредоточившись, я распознал их и поспешил защитить Мики от его самых худших страхов.

– Нет, Мики, ты ни в чем не виноват.