Никогда не был мягкосердечным и покладистым человеком, умилялся разве что фоткам утконосов, а чужие проблемы предпочитал игнорировать также, как мир игнорировал мои. Более того, у меня есть четко выраженная и архиважная цель, но…

…проехать мимо худой девчушки в измазанном грязью и засохшей кровью платьице, со сбитыми в колтуны волосами и остановившимся взглядом, я не смог.

Девочка сидела на голых камнях, обхватив исцарапанные коленки тонкими грязными ручками. Смотрела она только и строго перед собой пустым взглядом огромных серых глазищ. На моё приближение почти не отреагировала, лишь на секунду двинув зрачками, когда тень её накрыла. На вид ребенку было лет 10–12, а её серое и явно домашнее платьице было жестким от высохшей крови, местами закрытой подсохшей грязью. Ноги и руки девчушки были сильно исцарапаны и побиты.

— Ты в порядке? — спросил я на дросике, присаживая рядом с ребенком на корточки. Вопрос тупой, глупый, но хоть что-то для старта, позволяющее понять, говорит ли она на общем языке вообще.

— Нет, — скорее выдохнула, чем сказала девочка, — Пить?

Пила она много, жадно, частыми мелкими глоточками. А еще была голодна, но, когда я предложил ей залезть на кота, чтобы поесть на ходу, неожиданно уронила краюшку, вцепляясь мне в руку.

— Спасите Акину, — начал лепетать ребенок, — Пожалуйста. Пожалуйста. И других. Они в беде! Чудовища!

Героем я никогда не был и быть им не собираюсь, по одной простой причине — я не верю в существование рыцарей без страха и упрека, наносящих добро налево и направо просто из собственных убеждений. За время первой жизни убедился, что даже чистый альтруизм является не то, чтобы девиацией, но явно что-то доброхотам компенсирует. Возможно, я не мог понять «героизм» по причине собственного малодушия, возможно искал себе оправдания, но с возрастом перестаешь нуждаться в «костылях», прекращаешь себя оправдывать. Если ты плохой человек — то неизменно скатишься ниже, если хороший — то останешься им даже после того, как добрый дядюшка цинизм лишит тебя иллюзий, не опускаясь до смазки. Поэтому стезя героя мне всегда казалась чуждой миру.

Зато я был человеком. Пусть и не самым хорошим, но пройти мимо рассказа о том, что какие-то твари пробрались в приют, именуемый «Домом призрения Шеолла и Кинси Кромботтом», я не мог.

— Поехали, покажешь дорогу, — взгромоздил я девочку на кота позади себя.

— Я боюсь, — поведала та, действительно трясясь всем телом, — Очень.

Какая смелая. Или открытая?

— Не бойся, — попробовал утешить её я, — Ты останешься со шкрассами. Они большие, сильные и умные. Если будет опасно, то они убегут и унесут тебя.

Души прекрасные порывы порывами, но на всякий пожарный я быстро и решительно натёр манулам морды травой, как бы продлевая нашу с ними связь. Если что-то пойдет не так, то они любую опасную тварь либо примучат, либо унесут от нее свои волосатые задницы заодно с ребенком. А вот увести их ни у кого в ближайшие сутки-двое не выйдет. Сунув на этой ноте ребенку пару лепешек с сыром и мясом, я направил шкрассов туда, куда указала исцарапанная и грязная ручка.

Пробежать бедолажке пришлось почти десять километров, как я прикинул на глазок. Остановив в чистом поле шкрассов, стал приглядываться к «дому призрения», всем своим видом напоминающему приземистый монастырь. Могучий двухметровый забор с самой настоящей колючей проволокой поверх кладки из дикого камня, капитальные ворота, а внутри — мощное двухэтажное здание и несколько подсобных помещений.