— Сколько времени он уже в Лондоне? — спросил Смит.

Из Скотланд-Ярда ответили, что примерно с неделю, согласно справке из Нью-Инн-корт.

Мой друг повесил трубку и начал беспокойно ходить по комнате. Он вытащил свою обгоревшую вересковую трубку и набил ее грубо нарезанной табачной смесью, целого фунта которой ему едва хватало на неделю. Он был одним из тех неаккуратных курильщиков, которые оставляют торчащие из трубки клочья табака и, прикуривая, рассыпают тлеющие крошки по всему полу.

Послышался звонок, и вошла служанка.

— К вам мистер Джеймс Веймаут, сэр.

— Вот как! — воскликнул Смит. — Что бы это значило?

Вошел Джеймс Веймаут, массивный и цветущий и в некоторых отношениях необычайно напоминающий своего брата Джона, а в других — так же необычайно непохожий на него. Теперь, в этом черном костюме, он выглядел весьма мрачно, и в его голубых глазах я прочел сдерживаемый страх.

— Мистер Смит, — начал он, — в Мейпл-коттедже происходит что-то жуткое.

Смит выкатил большое кресло.

— Садитесь, мистер Веймаут, — сказал он. — Я не очень удивлен. Но я весь внимание. Что произошло?

Веймаут взял сигарету из протянутой мной коробки и налил себе виски. Рука его дрожала.

— Этот стук, — объяснил он. — Он был опять ночью после вашего ухода, и миссис Веймаут — ну, то есть моя жена — почувствовала, что она не может больше там оставаться ночью, одна…

— Она смотрела в окно? — спросил я.

— Нет, доктор, она боялась. Но я провел прошлую ночь внизу, в гостиной — и я выглянул!

Он отпил большой глоток из стакана. Найланд Смит, сидя на краю стола с потухшей трубкой в руке, внимательно смотрел на него.

— Признаюсь, я не сразу выглянул, — продолжал Веймаут. — Было что-то такое зловещее в этом стуке, джентльмены, стуке посреди ночи. Я подумал, — его голос задрожал, — о бедном Джоне, как он лежит где-то в речном иле, и, о Боже, мне пришло в голову, что это Джон стучит, и я не осмеливался даже представить себе, как он мог выглядеть!

Он наклонился вперед, подперев кулаком подбородок. Несколько мгновений мы все молчали.

— Я знаю, я струхнул, — продолжал он охрипшим голосом. — Но когда на лестницу вышла жена и шепнула: «Вот оно, опять. Что же это, о Боже!», я начал вынимать засов из двери. Стук прекратился. Все было тихо. Я слышал, как Мэри, его вдова, всхлипывала наверху, и это было все. Я стал открывать дверь — потихоньку, совсем бесшумно.

Он остановился, прочистил горло и продолжал:

— Ночь была светлая, и на улице не было ни души. Но где-то на тропинке, когда я глядел с крыльца, я услышал ужасные стоны! Они слабели и слабели. И потом — я мог поклясться, что я слышал, как кто-то смеется! Здесь мои нервы сдали, и я опять захлопнул дверь.

Рассказ об этих таинственных и жутких вещах вновь вызвал к жизни естественное чувство страха, которое они породили. Нетвердой рукой он поднял свой стакан и осушил его до дна.

Смит зажег спичку, прикурил и вновь принялся ходить по комнате. Его глаза буквально полыхали огнем.

— Можно сегодня на ночь увести миссис Веймаут из дома? К вам, например? — вдруг спросил он.

Веймаут удивленно поднял глаза.

— Она в очень подавленном состоянии, — ответил он и взглянул на меня. — Может быть, доктор Петри скажет свое мнение?

— Я приду осмотрю ее, — сказал я. — Но что ты хочешь делать, Смит?

— Я хочу услышать этот стук! — гаркнул он.