Эрнст Теодор Амадей Гофман. Зловещий гость
Буря, предвестница приближающейся зимы, шумела в воздухе. Черные тучи быстро неслись над землею, разражаясь потоками града и дождя. Стенные часы пробили семь. — Кажется, — сказала полковница Б*** своей дочери Анжелике, — мы сегодня просидим одни. В такую погоду вряд ли кто-нибудь из друзей вздумает приехать в гости, и мне бы хотелось только, чтобы скорее вернулся твой отец. Едва успела она произнести эти слова, как дверь отворилась и в комнату вошел ротмистр Мориц Р***. За ним следом явился молодой правовед, знакомый полковницы, один из постоянных посетителей назначенных в ее доме четвергов. Это был юноша открытого, веселого характера, душа всякого общества, и потому с его появлением Анжелика справедливо заметила, что неожиданно составившийся на этот раз интимный кружок будет веселее любого многолюдного собрания. В зале было довольно холодно, и полковница велела развести в камине огонь и накрыть чайный столик. — Вы, господа, — сказала она, — с истинно рыцарским геройством приехали сегодня, несмотря на бурю и дождь, и потому, вероятно, с удовольствием выпьете чаю. Маргарита сейчас приготовит нам этот северный напиток, который словно нарочно придуман для такой погоды. Маргарита, француженка одних лет с Анжеликой, жившая в доме полковницы в качестве компаньонки ее дочери как для практики во французском, так и для выполнения некоторых хозяйственных обязанностей, явилась немедленно и исполнила приказание полковницы относительно чая. Пунш закипел. Огонь затрещал в камине. Маленькое общество уютно уселось за чайным столом, в приятной надежде скоро согреться. Веселые разговоры, с которым до того прогуливались они по залу, на минуту затихли, и только шум бури, завывавшей в печных трубах, прерывал наступившее молчание. Наконец, Дагобер, так звали молодого юриста, заговорил первый. — Замечательно, — сказал он, — до какой степени осень, буря, огонь в камине и пунш способны, все вместе, наполнять сердце каким-то таинственным, необъяснимым страхом! — Однако страх этот очень приятен, — прервала Анжелика. — Я удивительно люблю этот легкий озноб, пробегающий по всему телу, причем душа точно получает непреодолимое желание заглянуть в какой-то иной, странный, фантастический мир. — Совершенная правда! — воскликнул Дагобер. — Этот легкий озноб охватил пять минут тому назад нас всех, и если мы внезапно замолчали, то именно вследствие невольно родившегося в нас желания бросить хотя бы один взгляд на этот фантастический мир, о котором вы говорили. Впрочем, я очень рад, что чувство это прошло и мы вернулись к прекрасной действительности, потчующей нас таким славным чаем! — и, поклонившись полковнице, он осушил стоявший перед ним стакан. — Чему же тут радоваться? — прервал Дагобера Мориц. — Если и ты, и я, и мы все соглашаемся, что испытанное нами чувство страха и мечтательности было приятно, то остается только пожалеть, что оно прошло. — Постой, постой! — ответил Дагобер. — Тут речь идет не о той сладкой мечтательности, при которой дух наш, создавая ряд чудных картин и образов, тешит сам себя. Шум бури, треск огня и шипение пунша, напротив, являются предвестниками иного страха и иных мечтаний, хотя и таящихся также в глубине нашего духа, но которых надо крайне остерегаться. Я имею в виду — страх увидеть призрак! Известно всем, что таинственные эти гости чудятся нам всегда ночью и преимущественно в бурную, дождливую погоду, когда они, кажется, особенно любят покидать свою холодную отчизну и пугать нас своими неприветливыми посещениями. Вот почему в подобное время мы невольно и ощущаем какой-то страх. — Что за странные вещи говорите вы, Дагобер! — прервала полковница. |
