Нет, все это было наяву.

Полянский перевел взгляд с бутылки на меня, по лицу будто пахнуло ветром. Я невольно прищурился. Полянский усмехнулся.

Усмешка его была на редкость неприятная и злая.

– Это самое трудное, – сказал он, – откупорить бутылку. Приходится раскладывать волевое усилие на две составляющие: тащить кверху пробку и одновременно удерживать бутылку. Никак не могу научиться.

Он отковырнул пробку пальцами, налил в стаканчики коньяк. Выпил не чокаясь и не приглашая.

Я тоже выпил, и тоже молча.

Полянский тут же налил себе еще.

– Вы хотите узнать, как я это делаю? – Он откинулся на спинку стула и нервно застучал пальцами по столу. – Хотите узнать… но так и не пожелали прочитать мою статью. Как и вашему Семиплатову, мои рассуждения показались вам болтовней… Бредом!.. Мистикой! – он хлопнул ладонью.

Неуравновешенность Полянского была очевидной. Настроение его менялось непостижимо быстро. В его глазах вспыхнули бешеные искорки. Я ожидал худшего… Но он опустил голову.

Что-то тяжелое загрохотало по полу. Я вздрогнул.

Чугунная гиря покатилась от кровати к столу, потом сделала легкий балетный разворот и вернулась на свое место.

Я уже не удивился.

У меня сильно заболело в затылке, мысли на мгновение спутались. Наверное, при аварии на шоссе я ударился сильнее, чем предполагал…

По лицу опять прошел холодок. Полянский смотрел на меня.

– Ладно, – сказал он неожиданно спокойно. – Все же вы не такой консерватор, как Семиплатов. Я, лично, прочитал вашу статью. Внимательно. Вы шли по тому же пути, что и я. Даже впереди меня. Вы были рядом с открытием. Не заметили его потому, что проверяли свои предположения старыми законами. А они – прокрустово ложе для вашей мысли. Вы сами убили свою идею еще в зародыше. Но я пошел дальше…

Он опять ваялся за бутылку. Я прикрыл свой стаканчик ладонью. Полянский пожал плечами и налил только себе. Я невольно подумал: что он может натворить в пьяном виде?

– Не беспокойтесь, – сказал Полянский, кривясь в своей неприятной усмешке, – я не собираюсь спиваться. Некоторый допинг мне необходим, тогда у меня лучше работает воображение. Алкоголь, как известно, проводник электрического тока, а мысль всего-навсего – продукт движения электронов… Вы, конечно, простите меня за этот старинный институтский каламбур.

Трудно было глядеть на его усмешку. Я отвел глаза.

– Я как будто уже надоел вам своей болтовней? – заметил он холодно.

– Нет, что вы. Слушаю вас с удовольствием.

– Даже с удовольствием?.. С удовольствием… допустим. – Он взял было стаканчик, но тут же поставил его, помолчал и опять начал говорить спокойно, как будто читал лекцию студентам: – Если энергию мысли рассчитать по законам элементарной физики, то, конечно, эта энергия окажется смехотворно малой по своей величине. Но я убедился, что человеческое мышление – это нечто более значительное, чем простое движение электронов в атомах нервных клеток головного мозга. Мысль – это воображение. Энергию воображения нельзя выразить в общепринятой формуле: масса, умноженная па квадрат скорости. Когда я заставляю вот эту гирю двигаться, я не тяну ее, как сделал бы руками… Сложно передать на словах… грубо говоря, я мысленно разрушаю вокруг гири все силы тяжести и инерции, уничтожаю их силой воображения. И гиря начинает двигаться. Ваш академик Семиплатов, как чеховский ученый сосед, заявил, что «этого не может быть, потому что не может быть никогда»… Он неуч! Я пять лет тренировал свое воображение и теперь знаю, что сила точно организованной мысли неизмерима.