— Вот черт! — воскликнула Энджи. — Думаешь, он и правда это сделает?

— Не знаю. Может быть, и нет. Но это было еще одним ударом ниже пояса, рассчитанным на то, чтобы в очередной раз меня унизить.

— Мне казалось, — осторожно начала она, чувствуя, как эта противная паника поднимается в ней снова, — что он все-таки сам же назначил тебя председателем, или кто ты там есть. И что он больше не может решать такие вещи по собственному усмотрению.

— Да, я председатель. Теоретически банк мой. — Он вздохнул. — Хотя все понимают, что на самом деле это не так. И к тому же у меня сейчас тридцать процентов акций. А у него до сих пор пятьдесят. Остальные двадцать процентов у партнеров, всех вместе. И эти пятьдесят процентов я получу только после его смерти.

— А Шарлотта и Фредди?

— Сейчас пока их доля сугубо символическая. У них есть у каждого по нескольку акций, и только когда я получу все наследство, к ним перейдут мои нынешние тридцать процентов. Поровну каждому. Все это очень сложно.

— Малыш, он никогда не отдаст этот банк, — твердо и решительно произнесла Энджи. — Он его любит больше всего на свете. Ты сам же об этом много раз говорил, да и я насмотрелась своими глазами за все эти годы. Но в конце концов ты его все равно получишь. Я знаю, что получишь.

— Ну что ж, возможно. — Малыш вздохнул. — Но пока что мне приходится вести ожесточеннейшую борьбу. И отец использует все средства и приемы, какие у него только есть, лишь бы нанести мне поражение. И уж таким-то средством он наверняка воспользуется. Он ни за что не позволит мне уйти от Мэри Роуз. Никогда.

Энджи повернула к себе его голову и принялась целовать его, очень неторопливо и нежно. Руки Малыша обвили ее, потом обняли сильнее, еще сильнее; ее руки скользнули по его телу вниз, пальцы погладили его между ягодиц; она ощутила, как весь он напрягается, как напружинивается под ней его пенис.

— Я люблю тебя, — прошептала она, — я тебя очень люблю.

Она соскользнула на пол и опустилась на колени. Раздвинув его ноги в стороны, взяла пенис в рот и стала мягко, но жадно ласкать его, то втягивая в себя, то почти отпуская, раздразнивая в нем желание. Малыш застонал. Голова у него запрокинулась, руки обхватили затылок Энджи и гладили ее по волосам.

— Я люблю тебя. — Слова эти вырвались у него почти как крик отчаяния.

* * *

Потом они тихо лежали в постели; было четыре часа утра, и движение на набережной, за окнами гостиницы, постепенно становилось все громче. Голова Энджи покоилась на плече у Малыша; она повернулась и взглянула на него. Ей было видно только его лицо; сейчас оно было менее грустным, скорее, пожалуй, задумчивым. Она подождала некоторое время, размышляя; однако нельзя же было до бесконечности носить эту идею в себе, рано или поздно ее необходимо высказать; и потому, стараясь изо всех сил, чтобы слова ее прозвучали и серьезно, и как бы невзначай, Энджи проговорила:

— Малыш, а ты никогда не думал о том, чтобы открыть в Лондоне филиал «Прэгерса»?

Вначале Малыш, как она и ожидала, расхохотался и заявил, что это сумасшедшая идея; она согласилась с ним и больше не поднимала эту тему. Они еще немного поспали, встали поздно, отправились по магазинам. Энджи купила ему кашемировое пальто, серое, с черным бархатным воротником.

— Такие принято носить в Лондоне, — заявила она, — в банковских кругах.

— А ты откуда знаешь? — спросил Малыш.

— Ну, у меня масса знакомых банкиров, — непринужденно ответила Энджи.

Малыш купил ей кольцо с огромным, как булыжник, бриллиантом, на тот палец, на котором обычно носят обручальные кольца.