Командор приложился к горлышку, сделал несколько глотков.

– Не зря мы ушли от Бада? – Дуайт взял выпивку и тоже отхлебнул. – Там тепло, комфортно. А тут ты сам прикладываешься, Марк, хотя недавно запрещал мне.

– Нет. Там хорошо, но здесь чище, и можно поговорить. Ты много молчишь, Дуайт Оаху, и многое держишь в себе. Это не пойдет тебе на пользу, сержант.

– Мне не нужна исповедь, Марк. – Дуайт потянулся. – Я язычник.

– Это мне давно известно. Скажи, сержант, как ты оказался здесь, так далеко от своих островов?

Дуайт покосился на него. Священник ему нравился. Ему не нравилось, когда кто-то пытается заставить его откровенничать. А еще больше не нравилось собственное желание поделиться чем-то.

– Мой дед приплыл в Залив с моей бабушкой и отцом на праздник. Их тогда было много, соплеменников деда. Они играли в одной команде, занимались каким-то спортом.

– Каким-то спортом… – Командор зло усмехнулся-каркнул. – Как быстро любой спорт, не обучающий, как правильно сломать ближнему своему руку, выбить зубы или раздробить сустав, стал чем-то далеким. Скорее всего, твой дед, Дуайт, играл в регби.

– Да… – согласился Дуайт. – У деда еще был старый мяч, такая кожаная фасолина. Он всегда таскал его в рюкзаке, не выбрасывал.

– Олл Блэкс, надо же… – Марк покачал головой. – Твой дед был звездой своего времени.

– Он был хорошим человеком, мой дед. – Дуайт глотнул виски. – Отца не помню, и бабушку тоже, и маму. Помню только деда. И его друзей. Токомару, Пере-Пере, Джонсона. Дед научил меня всему, дед сделал первые полосы на моем лице. А ему делал Пере-Пере, уже здесь.

Марк вздохнул.

– Судьбы и жизни тысяч и тысяч слились воедино в одну злую ночь. Мне жаль, сержант. И твоей потери, и прочих, и самого мира. Но это расплата.

– Расплата, да… Твоя Мойра, которая вовсе не просто официантка в засранном салуне, она-то за что расплачивается? – Дуайт отхлебнул и протянул командору. Тот отказался. – Мне больше достанется, как хочешь. За каким чертом пошел с тобой? Сидеть и надираться среди розовых кустов со священником, такого в моей жизни не случалось. Будь на твоем месте кто другой, командор, заподозрил бы неладное.

– Не дури. – Марк взял у него бутылку и все же отхлебнул. – Мне потом придется несколько часов пролежать в часовне. А пол холодный, между прочим. Мойра? Мойра дитя Господа, родившееся на свет в Бойню и живущая в ней. Она плоть от плоти своего времени, как мы с тобой. За нас уже принесли жертву миллионы других, и теперь нам стоит жить более умно.

– Умно. Хорошо так говорить, но делать что-то умное мне совершенно не хочется. Скажи, Марк, зачем ты хочешь завести дружбу с нами? Зачем оно, если ты никогда не станешь нам настоящим братом? Да и кому? Мы же не просто не святые, куда там… Мы рейнджеры, «пустынные братья» с руками по локоть в крови. Моррис еще несколько лет назад не просто насиловал женщин во время аутодафе. Он мог запросто стать коллекционером ожерелий из ушей.

– Ты думаешь, что мне довелось видеть меньше, чем тебе, сержант?

– Я так не думаю, Марк. – Бутылка легчала все быстрее и быстрее. – Я просто интересуюсь… зачем?

– Чтобы быть уверенным не только в тех, кто носит на наплечниках кресты. Чтобы, кроме Мойры, был кто-то еще, надежный, кому можно доверить прикрыть спину. Каждый из вас убийца, каждый второй насильник, каждый пятый страдает скрытым пороком. Но ваши дела всегда помогут чаше с добром перевесить чашу зла.