Изменить размер шрифта - +
И в его словах чувствовалась недоговоренность, неясность, ее удивило сравнение пробуждения ото сна с выходом в двери зала суда в любекской ратуше. Что он имеет в виду?

Она спросила:

– Вы проснулись, вышли в высокую дверь – и что? Чего вы теперь хотите?

Он вздохнул с облегчением, будто ждал такого вопроса.

– Быть человеком. Сказано громко, но это так. Просто – человеком, без унижения и страха. Равновесие во мне – мир вокруг. Лучше не скажешь!

– Девиз свободы… Жаль, что у Любека ее отняли.

– Пришла неволя, и равновесие пошатнулось. Даже не пошатнулось, скорее, перевернулось, но никто этого почему-то не замечает. Люди, ни за что осужденные терпеть преступные законы, идут и идут в низкую дверь, а ими с Каака повелевают сумасшедшие, и весь мир сходит с ума… Первое апреля угрожает каждому, и в любой день.

 

Глава 9

Стреляный воробей мистер Дженкинс

 

Ресторан, впрямь по-домашнему уютный и живописный, напоминал таверну. Двадцатисвечовые электролампы в желтых плафонах давали мягкий медвяный свет. Сквозь морилку и глянец полировки на массивных дубовых столах и скамьях красиво проступала естественная текстура дерева. На стенах, обшитых ореховой плиткой, золотились гирлянды репчатого лука и висели с искусно продуманной небрежностью яркие медные сковороды разной величины.

Посетителей было немного: юная пара, важного вида старик с растрепанной бородой, еще двое мужчин в форме СС о чем-то приглушенно спорили за угловым столом. Одному чем-то не понравился Хаим. Досадливо кривясь, штурмовик привстал и что-то процедил сквозь зубы, но второй потянул его за рукав. Они снова увлеклись спором.

– Без двух минут пять, – Хаим взглянул на круглые настенные часы, не замеченные Марией вначале среди медно-лукового изобилия: – Время файф-о-клока. Надеюсь, наш англичанин вежлив, как король.

Едва он это сказал, в зал, шумно отдуваясь, вкатился хорошо упитанный, румяный человек лет примерно тридцати пяти, с черной папкой под мышкой. Осмотревшись, толстяк ринулся к Хаиму.

– Добрый вечер! Я и есть тот самый Самуэль Алан Дженкинс! А вы, стало быть…

– А я, стало быть, тот самый Хаим Готлиб.

Мужчины пожали друг другу руки, Хаим представил Марию, и англичанин бухнулся на скамью рядом с ней напротив литовского коллеги.

Он был полной противоположностью худощавому джентльмену с пуританскими манерами, которого Мария себе представляла. Румянец на его мясистых щеках при ближайшем рассмотрении оказался мелкосетчатым и нездоровым. Не нужно быть сотрудником Скотленд-Ярда, чтобы вычислить пристрастие к горячительным напиткам, обильной еде и склонность к сердечно-сосудистым заболеваниям. Длинная желтая челка косо падала на лоснящийся лоб, под носом-пуговкой смешно топорщился соломенный пучок усиков а-ля фюрер. Цепкие голубые глазки внимательно и не без удовольствия оглядели Марию.

– Хорошо, что вы будете переводить! Мой немецкий оставляет желать лучшего! Но я собираюсь взяться за него, да, собираюсь!

Раскатисто-прыгучий голос, с ударным восклицательным обертоном на концах фраз, очень к нему подходил.

– Еще годик – и я стану лаять на языке рейха не хуже этих ручных собак! – проговорил мистер Дженкинс радостным шепотом, бросив на эсэсовцев настороженный взгляд, и выставил перед кельнером растопыренные пальцы: – Десять минут! Всего десять минут, потом будем ам-ам! Ферштейн?

Тот согласно кивнул и отошел к подозвавшим его штурмовикам.

– Уф-ф, наконец-то они убрались! – Англичанин вытер салфеткой вспотевший лоб. – Эти чернорубашечники меня нервируют! Сегодня трое таких же молодчиков остановили меня прямо на вокзале и ни с того ни с сего потребовали документы!

Представитель лондонской фирмы действительно был пунктуален по-королевски.

Быстрый переход