|
А в Ольгино, несмотря на проходящую рядом трассу «Скандинавия», царит относительная тишина. В Ольгино растут сосны, до Залива рукой подать, и – самое главное – там живет бывший Борин одноклассник Додик Саркисян. В отличие от бобыля Вересня, Додик с ног до головы обвешан родственниками: у него четверо детей (мал-мала-меньше), жена Рузанна и престарелые родители. Кроме этого, в не самом вместительном двухэтажном домишке еще финской постройки, проживают сестра Рузанны с двумя отпрысками, бабушка и дедушка Додика, а также – старший брат дедушки, Ашот, патриарх семейства. Сколько лет Ашоту – доподлинно неизвестно, Додик всякий раз называет самые разные цифры: девяносто восемь, сто один, сто четыре. Так или иначе – все вертится вокруг сотни. Возраст почтенный даже для воронов и галапагосских черепах, что уж говорить о людях! Именно Ашоту Боря Вересень обязан своим отпуском в Ольгино: несколько месяцев назад в далекой Франции, в департаменте Сена-и-Уаза обнаружилась еще одна ветвь разбросанного по всему миру семейного клана Саркисянов. Ашот получил приглашение погостить, а вместе с ним во Францию, на целых две недели, отправились и все остальные, включая малолетних детей. Не нашлось места лишь двум собакам (дворняжке и ирландскому сеттеру), а также трем кошкам. Именно за ними согласился присмотреть Боря Вересень. Денег на Сочи все равно было в обрез, к тому же он не любил самолеты, а еще больше – пыльные, крикливые поезда южного направления. Так что Ольгино можно было считать почти равноценной заменой: сосны ничуть не хуже пальм, а Залив – не хуже Черного моря, если, конечно, не всматриваться в него пристально.
Экология Залива хромает, это да. – А… куда доехал? – осторожно поинтересовался старший советник юстиции Балмасов. – До Ольгино, – честно ответил Вересень. – Очень хорошо! Тут всплыло одно дельце… – Я в отпуске. – Само собой, само собой. Но дельце всплыло в прямом смысле. – Это как? – У нас утопленник. И как раз неподалеку от тебя. Чуть севернее, за Канельярве. Там, где карьеры. Ты на колесах? – Я в отпуске. Что, больше некого послать? – Совершенно некого. Да, может, там и дела-то на полчаса. Скатаешься, составишь протокол – и свободен, как ветер. Вересень хорошо знал эти балмасовские мантры относительно получаса. Как правило, полчаса растягивались на долгие месяцы рутинной работы. И все эти месяцы Вересень бродил в потемках по заполненным вонючей жижей тоннелям, слабо надеясь, что вот-вот вспыхнет свет и картинка сложится. Какой бы отвратительной она ни была. Свет, конечно же, вспыхивал. Но не всегда – и тогда на Борю Вересня сваливался очередной висяк. И, хотя висяков у него было не так чтобы много (даже меньше, чем пальцев на одной руке за всю пятнадцатилетнюю карьеру в органах), но это оставляло неприятный осадок. Подрезало крылья. Как в случае двухлетней давности, со зверски убитой девушкой-моделью. Вересень до сих пор помнил ее имя – Катя Азимова. Изуродовавшие Катино тело подонки не посмели коснуться ее лица – таким ангельским оно было. Совершенная, неземная красота. Пристально, до боли в висках вглядываясь в это лицо, Вересень первый раз в жизни поклялся себе страшной клятвой, что обязательно найдет убийц. Клятвопреступников в его семье не было никогда. Он оказался первым. Поначалу дело Азимовой казалось не бог весть каким сложным, побудительные мотивы преступления лежали на поверхности: ревность, зависть, страсть, неразделенная любовь. Не стоило сбрасывать со счетов серийных убийц и просто сумасшедших. Маньяки отпали первыми: сексуальный мотив отсутствовал, а почерк убийства не соответствовал ни одной из находящихся в разработке серий. У остальных подозреваемых оказалось железобетонное алиби, к тому же, у Кати не было врагов. |
