— Знаешь, пожалуй, я на самом деле пойду и поговорю с ним. — Марита промокнула глаза салфеткой и решительно поднялась. — Антти такой хороший, — сказала она, как ребенок. — Пожалуйста, не обижай его.

— Передавай ему привет, — улыбнулась я в ответ, — и скажи, что я буду дома не позднее семи.

Когда Марита ушла, я быстро проглотила остатки йогурта, слизнула крошки, оставшиеся от шоколадного торта в переговорной, и отправилась к Маллу, надеясь, что она предложит мне кофе.

Ровно в пять я позвонила в дверь. Стояла тишина, во дворе никого не было. В пустоте прихожей еще раз прозвенел звонок; я вспомнила ободранные стены и разрозненную мебель в жилище Маллу.

Никакого движения. Я снова нажала кнопку и вдруг вспомнила, как недавно столь же безуспешно звонила в дверь дома Арми. Тогда тоже никто не вышел мне открыть. Я занервничала. Прошла вдоль дома и осторожно заглянула в окно на кухне. Никого. Обошла вокруг, посмотрела в окно гостиной — знакомая мне картина: одинокий пустой диван, в центре комнаты телевизор. Тишина. Я подобралась к окну спальни. Оно располагалось немного выше других окон, и мне пришлось подтянуться на подоконнике, чтобы заглянуть внутрь.

Маллу лежала на кровати с закрытыми глазами, рядом валялась упаковка из-под лекарств, полупустая бутылка вина и листок бумаги. Классическая картина самоубийства.

Я метнулась обратно к гостиной, подобрала с земли камень и бросила в окно. Стекла, звеня, посыпались на землю. Я подтянулась, выбила носком ботинка торчавшие острые осколки и запрыгнула в дом. К счастью, на столике стоял телефон с переносной трубкой. Я быстро набрала телефон «Скорой помощи», взглянула на упаковку из-под лекарств и успела нащупать у Маллу пульс, прежде чем мне ответили. Сердце еще билось, но как-то слабо и неровно, дыхание было совсем легким и прерывистым. Я тщетно пыталась разбудить девушку.

Подняв с пола бумажку, на которой мелким неуверенным почерком было написано несколько строк «Не могу больше. Я виновата в смерти Арми. Маллу», — я подумала, что, может, стоит оторвать последнее предложение? Нет, так нельзя. Врачам «Скорой помощи» я дала телефон родителей Маллу и объяснила, что просто случайно проходила мимо. На место происшествия стали подтягиваться соседи, кто-то предложил вызвать ремонтную бригаду, вставить новое окно. А когда врачи начали аккуратно перекладывать Маллу на носилки, я тихо выскользнула из дома.

Предсмертная записка жгла карман. Надо срочно передать ее Перцу. Но нет. Я никак я не могла поверить, что Маллу и есть тот безжалостный убийца, которого все тщетно пытаются разыскать.

Я села на велосипед и бесцельно поехала куда глаза глядят. Вдруг на светлую сандалию упала красная капля. Взглянув на руку, я заметила на левом запястье глубокую царапину. Наверное, порезалась, перелезая через разбитое окно.

Вероятно, Маллу предполагала, что не умрет от одной упаковки мягких успокоительных и полбутылки вина. Зачем она это сделала? И что значит ее записка?

Я должна была успокоиться и все обдумать. Задумчиво крутя педали, я незаметно для себя приехала к волнорезу. Антти рассказывал, что в детстве у него с мальчишками была привычка забираться на волнорез и сидеть там, представляя себя морскими разбойниками, плывущими навстречу приключениям. Приключения же Санны, наоборот, здесь окончились. Как же, наверное, холодно и неуютно было в тот трагический вечер в начале марта. Люди говорили, что даже снег не забелил в тот день темную землю. Наверное, попав в ледяную воду, человек мгновенно терял от холода сознание и погибал.

Я прошла до середины волнореза и, найдя небольшое укрытие от холодного ветра, в задумчивости присела на камень. Красноватый гранит, поросший мягким, словно шерстка Эйнштейна, мхом, был прохладным и шершавым.