Лун растянулся на крыше, воспользовавшись тем, что остался на ней почти один. Он купался в лучах солнца, пока тучи его не затянули. Утес все еще сидел на краю крыши, с задумчивым видом глядя вдаль, на окутанный дымкой лес.

– Так как выглядит то место? – спросил его Лун.

– Как дерево.

Лун негромко выругался. Все остальные говорили ему ровно то же самое. Они с нетерпением ждали, когда окажутся там, но никто не мог точно сказать, сколько труда им придется вложить, чтобы колония стала пригодной для жизни.

– Ну и ладно, не рассказывай.

Утес усмехнулся.

– Я же тебе только что сказал. Это дерево.

Лун перевернулся на живот, положил голову на руки и притворился, что уснул: когда Утес был в таком настроении, разговаривать с ним было невозможно. Лун надеялся, что они переселятся во что нибудь похожее на заброшенную пирамиду, в которой двор жил прежде, только в более защищенную. Он уже жил на деревьях, и это было неудобно. И хотя он видел, как быстро арборы умели сооружать временные укрытия, они бы не успели сладить их прежде, чем всех накроет ливень.

Лун слышал, как заскрипело дерево, когда Утес зашевелился и растянулся на второй половине крыши. Затем Утес сказал:

– Это исполинское древо, место, откуда изначально пришел наш двор.

Лун чуть приоткрыл глаза и увидел, что Утес лежит на спине, прикрыв одной рукой глаза. «Исполинское древо». Лун призадумался, ища в словах что нибудь знакомое и надеясь, что в его памяти что нибудь шевельнется. Возможно, он жил в таком древе в младенчестве, но не помнил этого.

– Я не знаю, что это такое.

Утес сухо ответил:

– До захода солнца узнаешь.

Лун стоял на палубе, когда Цветика сказала Нефрите и Жемчужине:

– Мне и без прорицаний ясно, что нам нужно искать укрытие. – Она махнула рукой в сторону приближающейся бури. Цветика казалась маленькой даже по сравнению с другими арборами, ее белые волосы были, как обычно, растрепаны, а после долгого путешествия ее свободный красный халат стал еще более изношенным. Цветика была старейшей арборой при дворе, и от старости ее кожа утратила цвет, отчего она казалась гораздо более хрупкой, чем была на самом деле. А еще она возглавляла касту наставников – арборов, служивших шаманами, прорицателями и целителями. – Нам в любом случае придется спуститься под лесной полог, так что Утес прав – стоит попытаться добраться до новой колонии.

Жемчужина хлестнула хвостом, но было трудно сказать, на что именно она злилась – на бурю, на Цветику или на все сразу. Поверх ее сверкающей золотой чешуи бежал темно синий паутинчатый узор. Ее грива была пышнее, чем у Нефриты, а на сложенных крыльях и на хвосте было больше гребешков. На голову выше любого окрыленного, она была одета в одни лишь украшения – широкое ожерелье с золотыми цепями и полированными голубыми камнями. Она сказала:

– И птенец мог бы дать мне такой совет.

Шипы Нефриты дернулись – она с трудом заставила себя промолчать. Молодая королева старалась не ссориться с Жемчужиной, и Лун надеялся, что она продержится хотя бы до тех пор, пока они не доберутся до колонии. Цветика, относившаяся к Жемчужине с гораздо большим терпением, сухо сказала:

– Значит, в следующий раз спрашивай у птенца.

Вечер был поздний, и уже наступали сумерки. Гром непрестанно грохотал, небо потемнело, затянувшись тучами, и дул холодный влажный ветер. Арборы и окрыленные в напряженном ожидании столпились на палубе; почти все были в земном облике, желая поберечь силы. Луну, поскольку он был консортом, нашлось место у самого борта. Он стоял рядом со Звоном и Набатом – главой касты солдат.

Набат почесал плечо сквозь рубаху и поморщился. Его ранили во время нападения Сквернов на колонию – нападения, в ходе которого погибли многие другие солдаты, – и теперь вся его грудь была исполосована шрамами.