— Как ты догадался? — воскликнул он шепотом. — Ты умеешь читать мысли?

— Более скучного чтения нельзя и придумать. Людские мысли — вздор, и твои — не исключение. Зато твои чувства просто кричат, только на тайном языке, — произнес Хутту.

— В моей душе поселилась страсть, — признался Татхэб. — Предмет этой страсти — туранская девка. Забракованная рабыня, дерзкая, гордая…

— О, ты почти восхищаешься ею!

Именно над ней я хочу властвовать, так же, как ты властвуешь над своими кобрами. Хочу водить ее Садами Боли и ощущать ее трепет… Меня бросает то в жар, то в холод, когда я думаю об этом. Скоро… — Татхэб зашептал торопливо: — Скоро я стану главным жрецом, хозяином Верхнего храма. Мне при жизни построят великолепную гробницу. Я сказочно обогащусь, у меня будет целая армия рабов. Но счастье мое будет неполным без прекрасной Балзу…

— Попробуй ее высечь, — посоветовал заклинатель, — иногда это здорово действует.

— Нет, учитель! — резко возразил жрец. — Она будет сопротивляться даже под розгой, и это не принесет мне наслаждения. Вот когда она сама начнет искать муки…

— Мои уроки не прошли даром, — улыбнулся заклинатель. Его физиономия светилась, то ли от потеков масла, то ли от безграничного самодовольства. — Бедный мальчик! — продолжал он. — Ты опоздал родиться. Два века назад, когда сила змееголового была в самом расцвете, он лично помог бы тебе. Твои стремления — удел великого человека, а

не простого смертного. Что ж, придется мне поддержать тебя, Татхэб. У меня есть для тебя чудесный подарок!

Хутту закряхтел, поднялся с пола и устремился в противоположный угол комнатушки, заваленный ворохами грязного тряпья. Он принялся ворошить его, бормоча себе под нос. Едкое зловоние распространилось вокруг. Наконец с торжествующим криком заклинатель обернулся к ученику. В руках он бережно сжимал небольшую черную коробочку.

— Что это? — спросил Татхэб, недоумевая.

— Открой и посмотри.

Приняв подарок из холодных сморщенных рук, жрец открыл коробочку и скривился от разочарования. На дне ее, похожая на скрюченный засохший сучок, лежала крошечная змейка. Пасть ее была приоткрыта и издавала отвратительный запах. Правый глаз, блеклый и мертвый, походил на горошину черного перца, зато левый даже при свете чахлой лампы искрился зеленым.

— Она же дохлая! — брезгливо сморщившись, проговорил Татхэб.

— Глупец! — вскричал Хутту. — Это мумия!

— Ну и что с того?

— Одно заклинание и несколько капелек крови — и она оживет, — заклинатель заговорил спокойно и негромко. — Только кровь возьми у этой туранки. Ведь змея именно ее должна укусить?

— Тебе и это известно! — поразился жрец.

— Мне известно больше, чем ты можешь вообразить!

Сказав так, Хутту потер руки и рассмеялся.

— Ну, и что дальше? — спросил Басра.

— Дождемся темноты, — ответил Конан, убивая одним шлепком ладони полдюжины москитов на своем плече. Раны от стрел или доброй стали никогда не причиняли варвару столько неприятностей, сколько доставляли их эти мелкие, подлые твари. Укусы москитов выводили киммерийца из себя. Его глаза давно налились кровью, как у взбешенного носорога, и сила воли уходила вся без остатка на то, чтобы держать себя в руках.

Друзья ожидали сумерек в густых зарослях папируса. Неподалеку оказался лагерь солдат, встреча с которыми не входила в планы Конана.