– Ладно-ладно. Обойдемся без комментариев. Так что еще? – спросила я.

Он молчал.

– Лайл! – предупредила я его, повысив голос.

Вдруг его лицо сморщилось, словно смятая тряпка, и он разрыдался, по-детски прикрыв лицо ладонями. Так он просидел довольно долго. Если и в данном случае я допустила ошибку, то, значит, ошибалась во всем. Нельзя было позволить ему соскочить с крючка.

– Просто расскажи, – продолжила я максимально спокойным тоном. – Мне важно это знать.

Сначала показалось, что он закашлялся, но потом я поняла, что это рыдания. Должно быть, в девятилетнем возрасте Лайл выглядел довольно жалким и болезненным пацаном.

– Я дал ей успокоительное, – проговорил он с болью в голосе. – Она попросила меня, я разыскал пузырек в ее аптечке и дал ей. Господи, я даже налил стакан воды. Я так ее любил!..

Первый приступ закончился, и он тыльной стороной ладони смахнул капли слез с лица, оставив на нем грязные полоски. Потом, обхватив себя за плечи руками, отрешенно, как маятник, стал раскачиваться взад и вперед, по его скуластым щекам опять побежали слезы.

– Продолжай, – сказала я.

– Потом я ушел, но что-то меня все равно беспокоило, и чуть позже я вернулся. Именно тогда я и обнаружил ее мертвой на полу в ванной. Я испугался, что могут обнаружить мои отпечатки пальцев и решат, что это дело моих рук, поэтому все вокруг тщательно протер.

– А когда уходил, забрал и пузырек с успокоительным?

Он кивнул и прижал пальцами опущенные веки, словно хотел остановить слезы.

– Когда я пришел домой, то спустил лекарство в унитаз, потом сполоснул пузырек и выкинул.

– А почему ты решил, что причиной смерти было именно лекарство? – спросила я.

– Трудно сказать. Просто догадался, и все. Вспомнил того мужика с севера, который умер примерно так же. Ведь если бы не я, ей могла эта хреновина и не понадобиться, но мы тогда так переругались, что она просто вышла из себя, ее всю трясло. Мне даже в голову не приходило, что она принимает успокоительное, пока она не попросила капсулу, и я ничего страшного в этом не увидел. А потом вернулся, чтобы извиниться... – Кажется, самое тяжелое из его рассказа осталось позади, и он опять смотрел вполне осмысленно и говорил почти нормальным голосом.

– Что дальше? – сказала я.

– Не знаю. Помню, телефон был отключен, я воткнул его в розетку и тоже протер тряпкой, – проговорил он каким-то деревянным голосом. – Я не совершил ничего плохого, лишь хотел защитить себя. Я ее не отравил.

Если бы я только знал, то, клянусь Богом, никогда бы не дал ей это лекарство! Ничего такого я не делал, только протер некоторые предметы. Чтобы удалить отпечатки пальцев и остаться вне подозрения. И еще забрал пузырек с пилюлями. Вот это я действительно сделал.

– А в контейнер с вещами Либби ты, выходит, не лазил? – закончила я за него.

Он помотал головой.

Я опустила пистолет. Мне почти все было ясно, оставалось лишь кое-что уточнить.

– Ты собираешься сдать меня в полицию? – спросил он.

– Нет. По крайней мере не тебя.

Вернувшись к машине, я неподвижно просидела несколько минут, тупо раздумывая над дурацким философским вопросом: а смогла бы я, если бы действительно понадобилось, выстрелить? Похоже, что нет. Вот тебе и крутой частный детектив. Настолько крутой, что распустил нюни от россказней какого-то плаксивого мальчишки. Я встряхнула головой, чувствуя, как у самой слезы подступают к горлу. Потом включила зажигание и, переключив сцепление, направилась в другую сторону от холма, в направлении западного Лос-Анджелеса.