– В каком смысле «минимальными»? – не понял Колчин.

– Много не обещай. Иначе он не поверит ни единому твоему слову. Скажи, что карьера в разведке закончена. Погон, должности он лишится. Но Ходаков должен поверить, что проведет остаток лет не в Сибири. Он не будет заготавливать для страны деловую древесину на какой-нибудь богом забытой лесосеке, отрезанной Енисеем от большой земли. Ему оставят квартиру в Москве, устроят на приличную работу, где требуется знание иностранного языка. Например, переводчиком в Академию наук. Семью не тронут.

Беляев и Медников сидели с кислыми физиономиями, своим видом давая понять, что Антипов, крупный авторитет среди разведчиков, сейчас тратит время на пустую риторику. Если уж Колчину суждено использовать свой шанс и встретиться с Ходаковым, что само по себе маловероятно, то не стоит заниматься заведомо безнадежными уговорами, выписывать индульгенции и выдавать векселя, которые нельзя предъявить к оплате. В жизни есть ситуации, когда человеческие слова, самые красивые самые сильные, не имеют большого значения и весят меньше пистолетного патрона.

Совещание в генеральском кабинете закончилось далеко за полночь. Колчина довезла до дома разъездная служебная «Волга». Он вошел в квартиру, мучимый дремотой и голодом, сбросил костюм, шагнул к кровати. Но голод победил сонливость. Оставшись в одних трусах, Колчин, не зажигая света, подошел к холодильнику, заглянул в его нутро и не нашел ничего кроме куска магазинной пиццы, покрытой слоем резинового засохшего сыра, и полупустого пакета молока. Колчин проглотил пиццу и вылил в раковину молоко, которое скисло, наверное, неделю назад. Вернулся в спальню, упал поперек кровати и, уже засыпая, вспомнил, что забыл снять носки.

Большая комната квартиры Ходаковых была чуть не до потолка заставлена объемистыми коробками, в которых, судя по логотипам фирм, выведенных на картоне, была запакована бытовая техника. Колчин, заняв скрипучий стул с прямой жесткой спинкой и плоским сиденьем, старался хорошо устроиться, забрасывая одну ногу на другую, но ничего из этой затеи не получалось. Сиделось, как на раскаленной сковороде. Стул, кажется, только для того и был сработан, чтобы создавать людям неудобства. Колчин терпел, потому что кресел в комнате не было, а садиться на диван рядом с хозяйкой, когда ребенок в школе, они в квартире одни… Нет, Инна, чего доброго неправильно истолкует такую передислокацию.

Он улучил паузу между всхлипами, чтобы задать вопрос.

– Вы все это добро из Лондона привезли? – развел руки по сторонам, стул заскрипел.

– Из Лондона, – Инна хотела снова уткнуться в платок, но на этот раз почему-то сдержалась.

– Я смотрю, тут хорошие вещи, дорогие. Посудомоечная машина, музыкальный центр и ещё много всего.

– У Димы очень приличная зарплата. В смысле, была хорошая. Мы могли себе позволить многое.

– А почему вы не распаковываете коробки?

– Я с дочкой уехала из Лондона раньше мужа. Он сам на этом настоял. А перед отъездом сказал: «Не прикасайся к технике. Когда вернусь, сам все распакую и установлю». Вот я и жду его возвращения, хотя ждать, кажется, не имеет смысла. Да?

Колчин, не собирался вступать в полемику и выдавать прогнозы, только глазами поморгал.

– Не знаю.

– Но у вас же есть какие-то предположения, версии. Есть, наконец, собственное мнение.

Вот как получается, он пришел сюда задать несколько вопросов, а вместо этого сам вынужден отвечать на них.

– Есть-то оно есть… Но мнение пусть остается при мне.