За оградой кладбища толклись репортеры, сдерживаемые двумя морскими пехотинцами-американцами, которых в последнюю минуту прислал из посольства Торн. Среди газетчиков был и Дженнингс. Закутанный в черный непромокаемый плащ, обутый в высокие сапоги, он основательно устроился в дальних деревьях, наблюдая оттуда за церемонией с помощью длиннофокусного объектива. Это был даже не объектив, а некое чудовищное сооружение, установленное на штативе. С такой штукой можно было запросто сфотографировать спаривающихся мух на Луне. Репортер аккуратно переводил объектив с одного лица на другое: семья в слезах, Катерина в состоянии прострации, рядом с ней ребенок, беспокойный, возбужденный, с горящими, воспаленными глазами.

Именно ребенок заинтересовал Дженнингса, и он стал терпеливо поджидать момента, когда можно будет щелкнуть затвором. Такой случай представился. Блеск в глазах и выражение лица Дэмьена изменились, как будто что-то испугало мальчика, но через минуту он опять был спокоен. Глаза Дэмьена были обращены в сторону дальнего угла кладбища. Дженнингс перевел туда свой телескопический объектив, но ничего, кроме надгробных плит, не увидел. Затем вдали что-то шевельнулось. Темный, расплывчатый предмет возник в объективе, и Дженнингс навел резкость. Это был зверь. Собака. Огромная и черная, с глубоко посаженными на узкой морде глазами. Нижняя челюсть пса выступала вперед, обнажая зубы. Никто больше не заметил ее. Собака замерла, а Дженнингс проклинал себя за то, что зарядил черно-белую пленку: желтые собачьи глаза делали всю сцену страшной и таинственной. Он поставил диафрагму так, чтобы на фотографии они казались совсем белыми, затем перевел объектив на мальчика и щелкнул затвором.

Для подобной сцены стоило потратить утро, и, упаковывая аппарат, Дженнингс почувствовал себя вполне удовлетворенным, но не совсем спокойным. Он поглядел на вершину холма – гроб уже опускали в могилу. Собака и ребенок казались издали крохотными, но их бессловесная связь была очевидной.

На следующий день произошли два события: дождь пошел сильнее, и появилась миссис Бэйлок, энергичная ирландка, которая подошла к воротам и объявила, что она новая няня. Охранник хотел было задержать ее, но миссис Бэйлок протаранила себе путь, вызвав таким бурным натиском и уважение, и страх.

– Я знаю, вам сейчас нелегко, – сказала она Торнам, снимая пальто в вестибюле, – поэтому я не буду напоминать о вашем горе. Но, между нами говоря, каждый, кто нанимает няней такую молоденькую девочку, сам напрашивается на неприятности.

Она передвигалась быстро, и, казалось, даже воздух зашевелился от движений ее грузного тела. Торн и Катерина молчали, пораженные ее уверенностью.

– А знаете, как определить хорошую няню? – Она рассмеялась. – По размеру груди. Эти маленькие девочки с пупырышками могут сменяться каждую неделю. А с таким размером, как у меня, остаются надолго. Сходите в Гайд-парк и увидите, что я права.

Она на секунду замолчала и подняла чемодан.

– Ну, хорошо. А где же мальчик?

– Я покажу, – сказала Катерина, поднимаясь по лестнице.

– Оставьте нас пока вдвоем, ладно? Мы сами познакомимся, – предложила миссис Бэйлок.

– Дэмьен стесняется незнакомых людей.

– Ну, уж только не меня, поверьте.

– Нет, право же…

– Чепуха. Я попробую.

В ту же секунду она двинулась, и ее массивное тело скрылось из виду. В тишине, наступившей после ее ухода, Торны переглянулись, потом Джереми неопределенно кивнул.

– Мне она нравится, – сказал он.

– И мне тоже.