Месяца через полтора после отъезда Потоцкого в Гамбург приехала и София. Развода с мужем ей добиться не удалось. Тогда Потоцкий через своего человека связался с Виттом, пытаясь склонить его дать согласие на развод за соответствующее вознаграждение. По поведению Витта можно было понять, что он не прочь принять предложение, но все дело в размере «компенсации».

В Гамбурге летом 1794 года у Софии родился второй сын, Николай. Возможно, это был ребенок не от Потоцкого, а плод какого-то очередного мимолетного ее романа. К слову сказать, у Потоцкого было немало и других поводов, чтобы ревновать свою возлюбленную.

Здесь, в Гамбурге, его застало известие о казни в Варшаве во время восстания многих своих сподвижников. Но еще более потрясло сообщение, касавшееся его самого, когда он узнал, что на родине заочно приговорен к смертной казни как один из наиболее ненавистных народу творцов Тарговицкой конфедерации. В конце сентября 1794 года варшавяне повесили на виселице портреты Браницкого, Ржевуского и Потоцкого. Спесивый магнат, до смерти перепуганный, призывал Петербург сурово покарать бунтовщиков, посмевших опоганить его имя. В письме к «ясновельможной императрице» Екатерине II он заявлял, что с Польшей, осмелившейся поднять против русских оружие и вешающей своих отечественных магнатов, славу и гордость Речи Посполитой, ему не по пути. Он считает себя русским, писал он, и с этой минуты у него нет другой родины, кроме Российской империи. Заверяя в преданности, он просил разрешить ему носить мундир российской армии (вскоре ему было присвоено звание генерал-аншефа).

Неизвестно, как София восприняла известие о происходящих в Польше событиях. В частности, о том, что на Краковском предместье и на Сенаторской улице в Варшаве были повешены многие ее знакомые. Не знаем и о том, дрогнуло ли ее сердце, когда пришло сообщение, что повстанческая пуля настигла в те дни и Кароля Боскамп-Лясопольского.

В мае 1795 года Потоцкий решился поселиться на Украине, теперь уже — после третьего раздела Польши — принадлежащей России.

София же, полная решимости довести до конца бракоразводный процесс с мужем, направилась во Львов — столицу Галиции, теперь принадлежащую Австрии, где в государственном суде рассматривалось ее дело и где находился знакомый ей каменецкий епископ Адам Красиньский, весьма сведущий в такого рода тяжбах. По дороге она заехала в Неборов к жене последнего виленского воеводы Михаила Радзивилла. В письме к Потоцкому она подробно описала дом, усадьбу и особенно поразившую ее Аркадию — деревню под Неборовом, где был разбит прекрасный парк. «Гуляя по садам Аркадии, — писала она, — я чувствовала себя так, будто переживаю весну… Хорошо мне тут! Аркадия очень напоминает мне Крым». И добавляла без всякой задней мысли: «Знаешь ли ты, что в твоих землях при твоих средствах можно было бы за два года создать такую же и даже еще лучше Аркадию?!»

Из Львова она ежедневно посылала письма Потоцкому, во всех подробностях описывая ход процесса. В каждом из писем напоминала о своей любви и благодарила за любовь к ней. «…Падаю тебе в ноги, мой ангел, за все те прекрасные слова, что ты мне пишешь. Даже если я не такая, какой ты меня видишь, я изо всех сил буду стараться походить на тот дивный портрет, который ты нарисовал, и буду еще счастливей, если, благодаря своим стараниям и огромнейшему желанию понравиться тебе, смогу осчастливить тебя. И если однажды моя нежность заставит тебя забыть все страдания, какие ты пережил, позволит тебе изведать счастье семейной жизни, тогда ты никого не будешь искать в мире, кроме твоей Софии.