|
Александра Иосифовна только руками всплеснула: «Да где же ты сейчас Ивана найдешь? Он же гуляет!» Все же часа через три мы созвонились. Я ему все рассказал, а он в ответ: «Ни в коем случае, я сам мажу лыжи». – «Почему?» – «Потому что двух солнц на небе не бывает». – «Но он меня заведующим литературной частью зовет!» – «Еще новое дело. Ты знаешь, кто от него уходит? Миша Жванецкий, Рома Карцев и Витя Ильченко. Ты хочешь заменить всех троих?» Я, конечно, для себя все решил, но как сказать об этом Мэтру? К счастью, в театр позвонила его жена. Я, мямля, стал говорить, что в «Таганке» много работы, что я привык к Москве. Она засмеялась: «Вы так же привыкнете и к Ленинграду… Ладно, оставайтесь. Но я вас хочу предостеречь – бросайте курить. На вас же невозможно смотреть!»…»
Отметим, что Дыховичный был «родственником» Аркадия Райкина – тоже родился в год Свиньи (1947), но в другом месяце (16 октября, Весы). С Филатовым он хорошо гармонировал по годам рождения, но плохо по месяцам. Его позицию по поводу перехода Филатова к Райкину можно объяснить по-разному: это и в самом деле могло быть дружеское участие, а с другой – ревность одной Свиньи к другой. Не случайно, что вскоре после этого случая Дыховичный покинул театр Райкина и перешел в «Таганку» (несмотря на то что Юрий Любимов был Змеей (а она Свинье не товарищ), однако являлся «родственником» Дыховичного по месяцу рождения – Весами). Но вернемся к Филатову. Еще одним эпохальным событием для нашего героя, случившимся в его «именном» году Собаки (1970), была женитьба на актрисе той же «Таганки» Лидии Савченко. Последняя вспоминает: «Я пришла в «Таганку» в 67-м, а Леня в конце 69-го года. Я – взрослая замужняя дама. Мне уже двадцать восемь исполнилось, а Лене – только двадцать три. Выскочила замуж я рано, в двадцать лет. Мой муж Юра был обычным инженером, далеким от театра. Атлетически сложенный, красивый, он так мило за мной ухаживал, что я особо не раздумывала. К тому же мне очень хотелось вырваться из дома, и я приняла Юрино предложение. Юра очень меня любил, много со мной возился, но, наверное, я так и не успела его по-настоящему полюбить. Тут еще Театр на Таганке закрутил: мы сутками репетировали, почти жили на сцене. А потом появился Леня… Он сразу же стал меня обхаживать: сторожил у входа, ловил в коридорах, пытался провожать домой. Действовал очень напористо и в то же время нежно, как настоящий восточный мужчина. Он ведь долго жил в Ашхабаде. Вначале я пыталась его резко отшить, потом не разговаривать, наконец элементарно не здороваться, но все это не действовало. Когда мы сталкивались где-нибудь случайно в театре, я ясно читала в его глазах: «Куда ты денешься?»… Леня был полной противоположностью моему мужу – худенький, ножки тоненькие, нос уточкой, с вечной сигаретой во рту. Я его иногда Пепельницей называла: «Ну сколько можно курить? Вся одежда дымом пропиталась, и пальцы от табака желтые!» Леня скитался по общежитиям, ходил в застиранных джинсах с пузырями на острых коленках и в одной и той же линялой рубашке. Я терпеть не могла запах табака, мне так хотелось его отмыть, одеть… Даже неприятно было, что за мной такой неопрятный молодой человек ухаживает!.. И все же однажды Леня меня «уболтал» – я пошла с ним в кафе на Пушкинской. Вот тогда я убедилась, дура эдакая, что «женщины любят ушами». Он так искусно расставил «силки», что я, не помня себя, в них попала… Ведь тогда, в тот весенний день (1970), мне стало любопытно послушать: что же он такое скажет, после чего я сразу же уйду к нему от мужа?.. Леня говорил и говорил, словно одержимый, о том, как мы будем жить. |
