К обеду мы возвращаемся в часть. Я сразу иду к Бабаеву, рассказываю все, что удалось выяснить, и отдаю ему письменные показания старика. Бабаев читает н согласно кивает головой:

— Они совершили геройский поступок. Подумать только, сколько гуманности в их поступке! Знаете что, сержант Природин,— говорит замполит.— Изложите все это и поместите отдельной главкой в истории нашего полка. В окружную газету тоже напишите. И — покрасочнее! Не стесняйтесь возвеличивать достойных. Это — подвиг мирного неба!

— Слушаюсь, товарищ подполковник.

Проходит неделя, другая, и жизнь входит в свою привычную колею. Опять — матчасть, опять полеты.

О смерти Кости стараются не говорить. У всех иная забота, и вопрос один и тот же. Спрашивают шутливо:

— Ну, как тут поживает наш Алешка Трошкин? Вот тебе пол-литра беленькой, держи!.

Нина каждый раз отказывается, поскольку молоко для сынишки она берет в санчасти, да и Рустам-бобо — председатель колхоза, — со своим шофером присылает. Все, конечно, об этом знают. Но всякий несет заветную «бутылешку». Нина побледнела, осунулась, постарела сразу. Мы с Чары рассказали ей подробности гибели Кости и Большова, дали понять, чтобы гордилась своим мужем. Не знаю, помогло ли, но слушала Нина внимательно. И лишь сказала:

— Так просто они, конечно, не отдали бы жизнь...

Недели две я не звонил Тоне. Не до этого было. Наконец, когда Чары получил очередное письмецо от Оли и передал мне привет, я спохватился и сразу же — на коммутатор.

— Здравствуй, Тоня...

— Как живешь, Маратка? Почему не звонишь и не пишешь?

— Дел много, занят очень...— Не скажешь же ей по телефону, что у нас случилось.

— А на литобъединение ты приезжаешь?

— Нет, Тонечка. Два собрания уже пропустил.

— Эх, ты, горе-поэт. Ну, приезжай, я очень жду тебя.

Проходит еще несколько дней. И вот опять серьезнейшее событие. В полк пришли контейнеры с учебными пособиями по изучению новой техники. Контейнеры привезли с вокзала на «студебеккерах», сгрузили, вскрыли и весь день развешивали в классах плакаты, схемы реактивных самолетов и моторов. Тут же пошли толки: полк переквалифицируется на реактивные истребители. «Ил-10» уже устарел. Не та скорость, и маневренность не та. Разумеется, переход на реактивную технику произойдет не сразу, потребуется время. Поэтому пока что будут проходить теоретические занятия и сдача экзаменов по турбореактивному двигателю. Сразу же в эскадрильях стало известно: всему летному составу вменено освоить на «Ил-10» фигуры высшего пилотажа: «штопор», «мертвую петлю» и «бочку». Фигуры эти с успехом выполняют летчики-истребители. На штурмовиках же освоили высший пилотаж пока лишь одиночки. Но штурмовик «Ил-10» просто обязан вертеть «штопора» и закладывать «мертвые петли». Ведь он выполняет функции истребителя и бомбардировщика одновременно.

Вскоре узнаем: образована инструкторская группа асов. В нее вошли Герои Советского Союза — Дзюба, Михайлов и еще несколько летчиков, в их числе и мой командир — Хатынцев. А это значит, и мне придется подниматься ввысь и падать в диком штопоре в синюю бездну. У меня заранее захватывает дух.

Встретился в коридоре во время перерыва с Хатынцевым. Он спрашивает шутливо:

— Пользовался когда-нибудь штопором или вилкой шампанское открываешь?

Я уже знаю, о чем речь. Отвечаю в его же тоне:

— Когда будем открывать шампанское?

— Ну, ты у меня прямо молодец! — смеется Хатынцев.— С полуслова понимаешь. А если серьезно, то так. Прежде всего скажи, как настроение? Как нервишки?

— Пугаете, товарищ лейтенант?

— Ни в коем случае.