Мы спустились в подвал, где хранилась коллекция фильмов Бернелла. Стеллажи полностью занимали одну стену и половину другой. Я вглядывался в жестянки, вспоминая слова Пенни о спрятанных и заминированных уликах.

Бернеллу, казалось, не понравился мой интерес к полкам, и он увлек меня к рабочему столу, за которым рисовал афиши.

А вдруг там и правда была заминированная жестянка? Только представьте, что она могла натворить в подвале этого ветхого трехэтажного строения! Разлагающийся нитрат ведь, в конце концов, тот же тринитротолуол.

Бернелл еще раз заверил меня, что мы в доме одни. Но я все время слышал очень тихие шаги на верхнем этаже. Однако опасения мои даже мне самому казались преувеличенными. Слишком многие знали, где я нахожусь, включая и лейтенанта Хастеда.

Я еще раз встретился с Бернеллом, чтобы обсудить возможные параллели между его другом и Зодиаком.

— Я слышал, что Зодиак мог спрятать улики в жестянке из-под фильма и заминировать на уничтожение при вскрытии, — сказал я ему. — И преступник якобы оставил эту коробку у какого-то друга.

Улыбка Бернелла исчезла, а затем ее сменил оскал. Я подумал, что он мог ощутить себя обманутым, использованным. Описал ему этикетку.

— Да, Дон давал мне такую коробку.

Значит, Уоллес Пенни не ошибся! Я старался ничем не проявить своего возбуждения, но сердце стучало в груди как бешеное.

— И где она?

— Он потом забрал ее обратно. Давно это было, году этак в семьдесят втором.

И если Дон Эндрюс — Зодиак, то никто больше эту коробку никогда не увидит.

Бернеллу не понравилось сходство букв в его афишах и в письмах Зодиака.

— Вы пишете левой рукой?

— Нет, я правша.

— Тогда вам не о чем беспокоиться. Зодиак одинаково владеет обеими руками.

Глаза моего собеседника округлились.

— Дон режет пленки левой… а пишет правой. Мне кажется, у него обе руки одинаково хорошо развиты.

Я знал об этом факте раньше. А вот Бернелл, похоже, лишь в этот момент серьезно взвесил возможность того, что его друг способен оказаться Зодиаком.

Бернелл сообщил мне, что Дон Эндрюс покинул Сан-Франциско и Калифорнию в 1975 году и не возвращался до начала 1978-го. Не этим ли объясняются долгое отсутствие писем и фраза «Я снова с вами»?

Я спросил Бернелла, вернулся ли Эндрюс в Сан-Франциско. Тот ответил не сразу. Он отошел к камину и, не поворачиваясь ко мне лицом, наконец произнес:

— Не уверен.

Вторник, 19 сентября 1978 года

На протяжении некоторого времени мою работу прерывают звонки. Почти всегда в пол-одиннадцатого утра. Слышу в трубке чье-то дыхание — и более ничего.

В этот день, ближе к вечеру, я позвонил Бернеллу, чтобы задать еще несколько вопросов о его друге.

— Марвин, я никогда не видел Эндрюса. Я прочитаю вам его описание, а вы скажете мне, в чем я ошибся. Идет?

— Ну…

— Давайте попробуем. Итак, белый взрослый мужчина, коренастый, тяжеловат, слегка сутулый, с брюшком, рост около пяти футов восьми дюймов. В шестьдесят девятом году стригся «под ежик», волосы слегка вьются, чуть рыжеватые. Возраст около тридцати пяти лет. Носит очки в массивной черной оправе с тонкой резинкой для фиксации на голове. Грудь выпуклая, бочонком, сложение крепкое.

— Я бы сказал, что Дон толстый. Резинку для очков слишком тонкой не назовешь. Волосы как бы с пушком, что ли…

— Лицо, говорят, полное?..

— Как и фигура. Мордастый такой, — уверенно уточнил Бернелл.

Учитывая, что Бернелл собирался принять Эндрюса в дело, было совершенно непонятно, как он может не знать нового адреса своего будущего партнера.

По словам Бернелла, у Эндрюса за прошедшие годы развился артрит.