Алла Филипповна, как всегда, везде поспела. Она уже скатилась колобком по ступеням к старинному, в стиле ампир, домику рядом с храмом, уже читала вывешенные под стеклом объявления, уже махала пухлой, в поросячьих жирных складках, ручонкой и кричала:
— Да тут русские объявленья вешают! Эх, ребята, ну и ухохочешься! Давайте сюда!
Илья, сжимая Марину руку в руке, вразвалку подошел.
— Продам хорошего синего попугайчика… за двадцать евро… умеет говорить по-русски! — Илья читал громко, чтобы всем было слышно. — Даю уроки русских танцев, хоровод, кадриль, мужская пляска вприсядку! Открыто русское кафе «ВОДКА РЮСС», меню: блины, икра, пироги, уха из осетрины, гречневая каша, щи, борщ, пельмени! Требуются повара и официанты! Профессиональный русский актер за недорогую плату выступит на русской вечеринке, желательно в богатых домах! Концерты! Пение под гитару, незабываемый барон фон Бенигсен, Майский Соловей, и с ним его супруга, баронесса фон Бенигсен, Певчая Славка!
— Плохо им тут, — вздохнула Мара.
И голос резко вспыхнул за их плечами:
— Русские?.. Из Москвы? Разрешите познакомиться!
Все тут же обступили человека, судя по всему, француза русскоговорящего.
— Вы кто? — грубовато и напористо спросила Алла Филипповна, и ее короткие ручки сделали в воздухе круглое, самоварное движенье.
— Я? Пьер Хаффнер, — сказал человек, делая энергичное ударение на последнем слоге фамилии.
— Илья, — сказал Илья. Он ближе всех стоял к Пьеру.
— Мара, — прошелестела Мара.
— Алла Филипповна! — зверски, но не противно кокетничая, кинула навстречу сдобную лапку Алла.
— Константин… Персидский, — меланхолично сказал Персидский.
— Анатолий, — Толя Рыбкин для чего-то пригладил длинные путаные, пеньковые пряди.
— Хомейко! — истерично выкрикнул Хомейко. — А вы француз?!
— Как видите. — Пьер полез в карман за сигаретой. Вынул; закурил. У него был спокойный голос. И дорогая зажигалка Zippo. С настоящими алмазами и из настоящего золота.
— У вас что, предки русские были? — очень осторожно, деликатно спросила Мара.
И Пьер посмотрел на нее.
Он смотрел вроде бы на всех, вроде всех обнимал веселым взглядом, но получалось, что смотрел он только на нее, а это было как-то нехорошо, неприлично, и Мара не хотела покраснеть, но покраснела, и смущенно, одним плечом, спряталась за широкую, булыжную спину Ильи.
— Нет, — Пьер продолжал смотреть на нее, только на нее, и старался заглянуть ей в глаза, а это уже было совсем из рук вон. — Я чистокровный француз. Но я так люблю Россию, что выучил ваш язык. А если точнее… если правда…
Он затянулся, и Мара старалась глядеть не ему в глаза, а на дым его сигареты.
— У меня в России бизнес. Я бизнесмен. Я хочу говорить с моими партнерами так, чтобы они меня понимали.
— А какой у вас бизнес, месье Пьер? — встряла Алла Филипповна, любопытная сорока.
— Колбасный, — улыбнулся Пьер.
— По вас не скажешь! Вы такой… ну… как артист! Мы думали, что вы артист!
«Кто это „мы“», — растерянно думала Мара.
Илья крепко, очень сильно сжал ее руку, и она испуганно посмотрела вдаль, поверх аккуратно стриженой головы Пьера Хаффнера, на золотые надкрылья куполов русского храма, на пряничные, изъеденные смогом стены.
— А вы давно в Париже? — Сигарета чуть, едва видно, дрожала. |