– Да нет же, можешь. На это нужно время, но в конце концов ты станешь дрононкой. Да у тебя и выбора нет. Поверь мне, у нас ты найдешь покой.

– Нет, не могу. Разве ты не видишь, как они от нас отличаются? Мы не созданы для того, чтобы жить, как дрононы.

– Различия между нами и дрононами очень незначительны. У них хитиновый покров, у нас кожа. Но оба вида, и мы и они, – это завоеватели, оба вида испытали потребность одержать верх над природой и достигнуть далеких звезд. Знаешь ли ты, как мало разумных видов добилось этого?

– Мы совершенно на них не похожи! – вскричала Мэгги. – Иначе им не пришлось бы силой загонять нас в свои касты.

Авик надменно улыбнулся.

– Они и не загоняют. Разве ты не понимаешь, что они делают? Они просто усиливают естественные различия, уже существующие между нами. Ведь многие мужчины рождаются воинами. Потребность к состязанию в них так сильна, что они с трудом ее сдерживают. – Мэгги вдруг представился Галлен. – А другие мужчины похожи на меня – это мечтатели, творцы. Есть у вас и труженики, неспособные к отдыху, для которых одна радость в жизни – работа. Есть и кормилицы, производительницы, которым нравится рожать и растить детей. А некоторые из вас рождаются лидерами. Так было во все времена человеческой истории. Чувство улья сидит в нас, как и в дрононах. Поверь мне, как только все люди приобщатся к нашему порядку, вашим детям станут доступны мир и благосостояние, которых никогда еще не знал человек.

Мэгги огорчительно было слышать, как Авик, хоть и человек, говорит о людях, как о чужих. Но она видела, что он и вправду чужак – по его глазам, по алчности, с которой он смотрел на нее.

– Но у вас нет свободы. Ваши дети не смогут выбирать, – воскликнула Мэгги. Ее трясло от ярости до спазмов в мускулах.

– Возможно, мы кое‑что и теряем, но многое приобретаем взамен. В дрононских мирах нет преступности – вожатые ее не допускают. Мы не испытываем затруднений, делая простой выбор. Мы не проводим свою юность в пустых метаниях, пытаясь понять, кем нам следует стать. В ульях каждый ребенок знает, кем будет он или она, когда вырастет. У нас каждый рождается на своем месте, и нам доступен истинный покой – более полный и глубокий, чем способен представить любой из вас. Как это ни противоречиво звучит, наши законы, которые кажутся тебе столь суровыми, дают нам высшую свободу – свободу обрести этот покой. – Авик говорил гладко, с легкой испариной на лбу. Мэгги смотрела в его горящие глаза, испытывая желание его оборвать, – но ясно было, что он так свято верит в дрононский порядок, что спорить с ним бесполезно. Однако Мэгги все‑таки не удержалась и сказала:

– Авик, неужели ты не видишь – твой порядок не дает тебе никакой свободы, он только указывает тебе твое место. Ты только архитектор и больше никто, а мог бы стать отцом, лидером, воином. Дрононы не дали вам свободы, просто сделали вашу жизнь удобной. Вы всего лишь рабы, довольные своей участью, а могли бы быть богами.

Авик раздул ноздри, и Мэгги поняла, что задела его за живое. Он откинулся на спинку стула и окинул ее оценивающим взглядом:

– Больше тебе не позволят высказываться против порядка.

Мэгги хотела возразить, но вожатый удержал ее и не дал вымолвить ни слова – пророчество Авика сбылось.

Молодой человек встал, положил руки на плечи Мэгги и заглянул ей в глаза:

– Я распоряжусь, чтобы твой вожатый продолжал воспитывать тебя в дрононском духе и руководить твоей работой. Всякий раз, как ты подумаешь о нашем порядке, вожатый будет создавать тебе положительные эмоции, и впоследствии ты, быть может, приучишься любить этот порядок. Завтра ты начнешь работать над проектом «Обожание» – и когда ты полюбишь наш образ жизни, то сама будешь учить других любить его.