- Вот-вот, это самое и есть... - вторил Агашков. - Послушайте, это что же такое... а?.. Вот те и раз!

Заслонив рукой свои старые глаза, Агашков смотрел вдоль по причинской улице, где у квартиры Кривополова стояли оседланные лошади и толпились какие-то мужики. Издали можно было узнать только нескладную фигуру долгоносого пьяницы Парфена, который отчаянно взмахивал руками и расслабленно приседал. Когда мы поравнялись с квартирой Кривополова, за ворота занимаемой им избы, пошатываясь, вышел захмелевший хохол Середа; он посмотрел на нас каким-то блаженным взглядом и, покрутив головой, на немой вопрос Агашкова, пролепетал: "Ой, лишечко..."

- К нам, к нам, милостивые господа!.. - выкрикивал коснеющим языком Парфен. - Там Марфа Ивановна... их душа... вот помереть... люблю.

Мы остановились. Рожа Кривополова показалась в окне, и он Христом-богом умолял всех зайти в избушку.

- Да что вы, окаянные, тут делаете! - журил Агашков, не решаясь спуститься с экипажа. - Добрые люди на разведках бьются, а они вон где проклажаются... Ах вы, греховодники этакие, ей-богу, греховодники!..

- У нас тут... ха-ха!.. Голубчики, Глеб Клементич, и ты, Флегонт Флегонтыч... ради Христа заходите. Я ведь все знаю про вас, как вы там с алеутом воевали... ха-ха!..

В этот момент за ворота выкатился, как шар, толстый седой Дружков и без всяких разговоров принялся стаскивать Агашкова с экипажа за ноги. Мы всей гурьбой отправились в избу, где слышался чей-то женский смех и неистовый хохот Кривополова. В переднем углу, около стола, заставленного бутылками и разной походной посудой, сидела молодая красивая женщина в темном платочке с глазками. Ей было на вид лет двадцать. Высокая, полная, белая, с продолговатым лицом, она дышала тем завидным здоровьем, какое еще сохраняется только в старинных купеческих семьях. Всего замечательнее в этом красивом женском лице были серые, опушенные длинными ресницами глаза с поволокой и сочные свежие губы, складывавшиеся сами собой в такую хорошую улыбку, как умеют смеяться только настоящие красавицы.

- Вот кого нам бог послал... - хрипел Кривополов, указывая толстыми пальцами прямо на свою гостью. - Ну-ка, Глеб Клементич, угадай, кто такая будет... а?.. И не думай лучше, все равно не угадаешь... Вот так красота сейчас в рамку да под стекло.

- Уж вы, Нил Ефремыч, и скажете... - немножко кокетливо проговорила красавица и сейчас же вся застыдилась. - А я вас, Глеб Клементич, даже очень хорошо помню, вот и Флегонта Флегонтовича тоже.

- Матушка ты наша... ягодка... - говорил седой Дружков, припадая своей одутловатой сыромятной рожей к ручке Марфы Ивановны.

Агашков и Флегонт Флегонтович переглянулись, не зная, как себя держать с Марфой Ивановной. Лицо Агашкова так и просветлело - старичок любил красивых женщин, - но, с другой стороны, может, какая-нибудь переряженная арфистка...

- Ну, ну! Чего вы медведями-то стоите!.. - кричал Кривополов. - Небось, Ивана-то Семеныча Семиквасова помните? Еще гурты в степи гонял... Ну, он-то, Иван-то Семеныч, значит, помер, водочкой зашибал покойник, крепко зашибал напоследях, а это, значит, его дочь, Марфа Ивановна...

- Да как вы к нам в лес-то, в этакую трущобу попали, Марфа Ивановна? спросил Агашков, долго удерживая в своих руках мягкую, полную ручку Марфы Ивановны. - Да где тут узнать... Я вас видел еще такой махонькой, по десятому годку. Еще пряников привозил... Может, помните?

- Как же, я вас сразу узнала, - певуче ответила Марфа Ивановна и с ласковой улыбкой смотрела прямо в глаза таявшему старичку.

- Вот и отлично, что помните... Ну, а теперь-то где же мне узнать вас, вон какая раскрасавица выросла... хе-хе! Только все-таки, как же это вы к нам-то, в лес-то попали... а?..

- Я с Серапиеном Михалычем... - ответила Марфа Ивановна, заметно смутившись. - Он насчет разведки от Могильниковой, а я с ним везде езжу, потому одних Серапиена Михалыча никак невозможно отпускать, при их неукротимом карактере.