- Здесь не ускочишь, Флегонт Флегонтыч, - говорил он, догоняя нас тяжелой рысцой. - Мочежинки все пойдут, а летом в ненастье здесь такие пачки да зыбуны стоят - не приведи господи.

Пачками и зыбунами называют на прямоезжих дорогах такие места, где экипаж и лошадей вязкая почва совсем засасывает, так что их приходится добывать бастрыгами. Теперь земля еще не совсем растаяла, и в "сумлительных" местах только подозрительно покачивало, точно экипаж ехал по какому-то подземному нарыву, который вот-вот лопнет. В одном месте шумно сорвался матерый глухарь и стрелой, низко и тяжело полетел в саму чащу, точно брошенный сильной рукой тяжелый камень; затем спугнули несколько рябчиков и до десятка дупелей. По сторонам без конца вставали все те же сосны, попадался тот же валежник; где-то далеко куковала кукушка. Сосновая хвоя глухо шумела, когда набегал ветерок, а потом опять наступила мертвая, тяжелая тишина.

- Сказывают, Дружков проехал на Причину, - неожиданно проговорил Вахромей, нарушая царствовавшую тишину.

- Кто сказывает-то? - вскипел Флегонт Флегонтович, выпуская из зубов дымившуюся сигару.

- Да люди сказывают... Ночью прямыми дорогами проехал Дружков, а час места и Кривополов.

- Что же ты, идол, молчал до сих пор... а? Где ты раньше-то был... а?.. "Сказывают... сказывают..." Тьфу!.. С партией проехали?..

- Сосунята видели...

- Господи, а мы-то ползем... Гаврила Иванович, слышал?.. И ты, поди, тоже слышал про Кривополова и молчишь?..

- Оно, точно, болтали промежду себя, Флегонт Флегонтыч... - уклончиво ответил Гаврила Иванович, стараясь шагать в стороне от нашего экипажа. - На четырех подводах, болтают, Дружков проехал, а потом уж Кривополов.

- О господи... За чьи только грехи я мучусь с вами?! - яростно возопил Флегонт Флегонтович, поднимая руки кверху, как трагический актер. - Ну, Вахромей молчит - у него уж такой характер, всегда пень пнем, а ты-то, ты-то, Гаврила Иваныч?!. Ведь я на тебя, как на каменную стену, надеюсь! Что мы теперь будем делать, если они опередят нас?.. Ну, говори?.. Кто их проведет прямой-то дорогой?

Гаврила Иванович только жевал губами и несколько раз поправил свою баранью шапку: дескать, "вот вышла же этакая оказия, в сам-деле"...

- Может, заплутаются еще по лесу-то, Флегонт Флегонтыч, - проговорил, наконец, старик в свое оправдание. - Тоже дивно места надо проехать, а дорога вон какая... не ускочишь. Ей богу, Флегонт Флегонтыч, не сумлевайтесь.

- Идолы вы, вот что! "Не сумлевайтесь!" - кричал Флегонт Флегонтович, размахивая руками. - Это мы дурака-то валяем, а небось, Кривополов с Дружковым опередили нас... Ах, господи, вот еще наказанье-то!..

Чтобы сорвать на ком-нибудь свое расходившееся сердце, Флегонт Флегонтович накинулся на Метелкина, причем с логикой рассердившегося человека всю вину взвалил на него, потому что, если бы он, Метелкин, держал партию в порядке и сам не пьянствовал, тогда мы вчера бы еще в ночь отправились в Причину. Метелкин отмалчивался с виноватым видом, что еще более сердило Флегонта Флегонтовича.

- Ведь вот нар-родец... - проговорил Флегонт Флегонтович, устало откидываясь на спинку экипажа. - Слышали? Все хороши... А между тем... Уж я не так бы распек Гаврилу Иваныча, да теперь нельзя - от него все зависит. Пожалуй, еще рассердится да бросит в лесу, тогда хоть назад ворочайся. Признаться сказать, местечко-то у нас на Причине уж давненько присмотрено, теперь только его взять остается... Есть в Причине один мужик, так он совсем бросовый - Спирька Косой. Ну, через этого Спирьку мы на место натакались... собственно, Гаврила Иваныч. Конечно, и Спирьке и Гавриле Иванычу благодарность известная, ну, уж это у нас такой порядок, вроде награды выдаем за хорошее место. Вот я и того, боюсь ссориться с Гаврилой-то Иванычем, потому - нужный человек. А все-таки, согласитесь, какой народ: все слышали и молчат.