Тем временем Полуботок и джура подъехали к дому, который принадлежал его старому приятелю, бунчуковому Константину Савичу.

Хозяина не было – он ушел в персидский поход вместе с Данилой Апостолом, – и его жена радушно предложила черниговскому полковнику свой дом в полное распоряжение, а сама уехала в село Семешково, купленное Савичем у вдовы покойного писаря Федора Подлесского, который примкнул к Мазепе. Там у Савичей была новая усадьба, где они с детьми отдыхали в летнее время.

В доме Полуботка уже ждал накрытый стол. Повар-поляк, которого полковник всегда возил с собой, расстарался на славу. Кроме рыбного и мясного разнообразия, он подал хозяину на ужин один из любимых его борщей – холодный. Лето было в разгаре, жара спадала лишь после захода солнца, поэтому истомившийся за день организм просто жаждал прохлады.

– Садись, Михайло, откушаем, чем Бог послал, – сказал полковник.

Джура, заинтригованный такой милостью, не стал отнекиваться и спустя минуту уплетал за обе щеки и свежие коржи с маком, и крученики, и хорошо прожаренную свиную колбасу, которая таяла во рту и брызгалась горячим жиром, и холодный борщ.

Этот вид борща Полуботок не без завистливой иронии называл «ясновельможным», намекая на Скоропадского. Именно гетман изобрел это блюдо, перехватив пальму первенства по части кухмистерства из рук черниговского полковника. В огненно-красной жидкости, расцвеченной на поверхности янтарными капельками постного масла, плавали «балабушки» – маленькие шарики из молотого щучьего мяса, начиненные рублеными сухими грибами, а также маслины, оливы и жаренные на подсолнечном масле небольшие карасики, вывалянные в муке.

Обычно к «ясновельможному» борщу полагались постные пирожки с кислой капустой, кашей или с грибами, но тут уж и Полуботок внес свою лепту в рецепт холодного борща: к нему подавали ржаные пампушки с чесноком, испеченные на капустном листе.

Насытившись, полковник движением кустистых седых бровей отправил повара Юзека, который лично прислуживал хозяину, восвояси, и, подождав, пока за ним закрылась дверь, сказал:

– Вот что, Михайло, наступил твой час сослужить мне важную службу. Если честно и в срок исполнишь мой наказ – награжу тебя по-царски. Дам тебе село. Но ежели предашь меня… – Волчий взгляд Полуботка буквально пригвоздил юношу к лавке; у Княжицкого даже дрожь пошла по телу. – Тогда не будет пощады ни тебе, ни твоим родителям. Ты все понял?

– П-понял, пан полковник… Исполню.

– Тогда слушай. Я дам тебе пакет к главному крымскому мурзе Жантемир-бею, вручишь ему лично. Лично! Если тебя перехватят сечевики или – что еще хуже – царские солдаты, пакет сожги, утопи, наконец, съешь, но чтобы в руки к ним он не попал.

– Не сомневайтесь, пан полковник, – уже гораздо тверже сказал джура. – Пакет они не получат. Разве что вместе с моим бездыханным телом.

– Нет! Ты должен выжить и исполнить поручение. Татарский язык ты знаешь, так что общение с крымчаками тебя не затруднит. С тобой поедут старые запорожцы Потупа и Солодуха. Они проведут тебя хоть к черту в пекло, не то что в орду. А теперь иди, отдыхай. Завтра утром в путь. Насчет припасов я распоряжусь. Коня дам тебе самого быстрого и выносливого, из своей личной конюшни.

Джура ушел. Черниговский полковник налил в кубок романеи, отпил несколько глотков и задумался. Интрига, которую он задумал, могла стоить ему не только полковничьего уряда, а в перспективе – гетманской булавы, но и жизни.

После долгих размышлений Полуботок решил отправить часть своих сокровищ за границу. Прячь в Чернигове, не прячь, все равно могут найти.