— А ты что думал? — ухмыльнулся Таран. — Мне было легко? С ума двинуться мозгами, но чего не сделаешь для народа. Даже это…

Верховный Жрец криво усмехнулся и потянулся за очередной бутылкой пива.

— Ты чего лыбишься, Шапиро? — сделал недовольный вид Таран. — Если я бакланю, так всегда отвечаю за свое слово…

— Твое слово чужими криками оборачивается, — бросил адвокат, прежде чем припасть к источнику тропических наслаждений.

— А как ты хотел, Сашка? Совсем неграмотный стал! Знаешь, как я здесь свое образование к верху гнал, столько газет перерыл, как тот Лев Толстой… Так вот, если бы ты знал классику, так, кроме паровоза и мадам Каренин, есть такой стих: «Любовь не вздохи на скамейке». Усек? Не вздохи! Тем более вместо скамейки у меня кровать имени Клары Целкин типа «Делегация Совнаркома в гостях у Розы Люксембург». И вообще, что ты понимаешь? Уже пятнадцатую целку бью на благо родины! Надоели хуже ихних кокосов! Ты тоже хороший. Хоть бы раз белую телку привез, расист долбаный. Смотри, Сашка, у нас не ихняя гнойная Америка, мы любому ку-клус-клановцу с интернациональным долгом вмиг яйца оборвем…

— Слушай, Тимур, — выбулькал до дна очередную бутылку господин Гринберг, — ты мне еще про немецкий реваншизм расскажи… И вообще, тебе бы не Верховным Жрецом, а тампаксом родиться! Совсем в своей Засрундии очумел…

Господин адвокат уловил быстрый взгляд своего работодателя и скороговоркой добавил:

— …под жарким солнцем.

— Трудности закаляют революционеров и прочих коммунистов, — важно сделал себе рекламу Верховный Жрец.

— Это точно, — пробормотал Алекс.

— Ты чего лыбишься, жирная твоя морда? — перешел на повышенные интонации прораб строительства независимой Засрундии. — Это тебя или меня мировой капитализм хотел затрюмить до упора? Да, я такой! Или зачем эти империалисты меня пасли? Чтоб Пурпурное Сердце присвоить? Они мне, революционеру со стажем, хотели пожизненное заключение запузырить, хуже, чем с любым из этих, как они, мандахлысты… В общем, мы такие, и с пути не свернем!

— Да, Тимур, — постарался не ухмыльнуться господин Гринберг, — тебе с такими речами пора в гости на Остров так называемой Свободыс ее вечным революционером на троне.

— А что такое? Вполне, — почесал грудь Верховный Жрец, — я сколько себя помню, столько и товарища Фиделя. В его честь даже Пальму Дружбы посадил. А как ты хотел? Чтоб я перед империализмом пресмыкался, а они с меня, Верховного Пролетария, жилы тянули и высасывали последние соки с нашего народа? Хрен им. Долой империализм! Мир во всем мире! Нет — войне! Да здравствует опущенный Боцман!

— Да, видно, ты совсем… осоциализмился, — улыбнулся господин адвокат. — Как в свое время на Привозе… Слушай, тебе снится Одесса?

— Ты газеты почитай. Там сейчас такое, что в кровавом угаре не приснится. Такой город угробить — это же талант надо иметь.

— А мне снится, — мечтательно сказал адвокат. — Что я иду по Пушкинской…

— … а на голову срут вороны, — быстро добавил Таран.

— Нет, я летом хожу. Зимняя Одесса еще никогда никому не снилась…

— Да иди ты со своими рассказами, — буркнул Таран. — В гробу мне снились эти мансы! Я там в прошлом году был — чуть в обморок не грохнулся от ихних запахов и прочих колоритов… Если тебе тех ворон надо, так в нашей стране их не водится.