Фигура была женская и казалась смутно знакомой. Наверное, соседка, подумалось Софии, но которая? Женщина прижала ладонь к сердцу, потом обратила ее в сторону окошка Софии: несомненный жест любви и приязни.

Девочку как ударило! Она замерла, пристально вглядываясь. Потом пулей вылетела из комнаты, бросилась вниз по ступенькам, через кухню – на улицу. Женский силуэт все колебался в воздухе, плавая у ворот. София тихонько шагнула к ней, едва отваживаясь дышать…

– Мама?.. – прошептала она.

Но фигура рассеялась…

А на следующий вечер появилась опять. За минувшие сутки София успела наполовину убедить себя, что это шутило ее разгулявшееся воображение вкупе с отчаянием и усталостью. Тем не менее она напряженно ждала, уткнувшись в окно. Когда робкий силуэт Минны вновь вырос возле ворот, у Софии задрожали коленки. Вскочив, она бросилась из дому.

В этот раз тень Минны помедлила исчезать. Вот она сделала шаг назад, потом еще, отступая на улицу. София открыла калитку и устремилась за ней, вслух умоляя:

– Постой! Пожалуйста, не уходи!..

Минна остановилась. София приблизилась к ней. Собственные шаги казались ей неестественно гулкими в уличной тишине. Лицо матери было бесплотным и бледным, но вполне различимым и узнаваемым в сумеречном свете. Было, однако, в ее облике нечто странное… Что именно, София сперва понять не могла, но, подойдя, разглядела: силуэт казался бумажным. А в остальном – точное подобие Минны Тимс, вдобавок ожившее. Она горестно протянула руку навстречу Софии… а потом заговорила:

– Затеряны, но не утрачены… отсутствуем, но не исчезли… незримы, но подаем голос… Разыщи нас, пока мы еще дышим!

Последние слова, кажется, несли в себе всю суть таинственного послания, ибо прозвучали уже после того, как Минна снова исчезла.

Софии, впрочем, было не до тонкостей. Впервые за много месяцев ей показалось, будто она полной грудью вдохнула свежего воздуха. Она словно тонула, но слова, достигшие сквозь вечерние сумерки ее слуха, вытянули Софию на поверхность. Да, она по-прежнему барахталась в глубокой черной воде, но теперь могла хотя бы дышать! Отнимающая волю печаль, гнувшая ее долгую зиму, по крайней мере, сделалась видима. До берега черных вод еще плыть и плыть, но София узрела берег!

Чудесные явления продолжились и на следующий день – в виде буклета нигилизмийцев. Вновь и вновь перечитывая сделанную вручную приписку, София говорила себе, что, пожалуй, Судьбы не могли выразить свою волю яснее!

Шадраку рассказывать о своих видениях Минны и о нигилизмийском конверте София не стала.

Есть вещи, чье колдовское очарование, чьи таинственные посулы сохраняются, пока остаются неразглашенными… София прекрасно отдавала себе отчет, насколько невероятно явление туманной фигуры возле ворот. Стоило представить, как она рассказывает Шадраку – и все, ощущение присутствия Минны рассеивалось. Как рассказать о чуде, как передать всю мощь шепота, произнесшего несколько слов?.. Трудно было даже мысленно отдавать пережитое на суд трезвого рассудка, ибо тревожащие вопросы тотчас налетали роем. «Что это вообще было? Она настоящая или нет? С какой бы стати мне ее видеть и слышать? Что может означать ее появление?..» София решительно отмахивалась от таких мыслей. Даже не пыталась пристально, в мелочах, вспоминать силуэт у ворот. Лишь приняла несколько простых истин, казавшихся неоспоримыми. Мама просила ее о помощи. Судьбы посылали ей знамение. Точка!

Шадрак, между прочим, в Судьбы не верил. Даже если бы Софии удалось донести до него отчаяние, которым дышали слова Минны, и чувство ясности, навеянное буклетом, – Шадрак уж точно не усмотрел бы во всем этом водительства свыше.