В таком состоянии он провел около получаса, но, когда он пришел в себя, ему показалось, что миновала целая вечность с тою момента, как кончилась драма, в которой он играл самую главную и такую ответственную роль.

В то время как Миннетаки ласково и нежно, словно мать, убаюкивающая своего ребенка, проводила рукой по его лицу, Мукоки, подобно рыси, свернулся у его ног и устремил на него свои черные и сверкающие, как уголья, глаза.

Странное выражение застыло в его взгляде. Родерик не мог разобраться в том, что хотели сказать глаза индейца, но всем существом своим чувствовал, что между ним и Мукоки отныне установилась такая связь и такое взаимопонимание, которые могут кончиться только с их смертью. Теперь они были уже не просто товарищами, но настоящими друзьями.

Он был так растроган отношением старого траппера, что с большим волнением негромко произнес:

— О Муки! Милый Муки!

При этих словах Мукоки подполз еще ближе к больному, схватил его руки и с радостью на суровом лице сказал:

— Конечно, вы были правы, а я, старик, оказался в дураках! Это вы спасли Миннетаки и убили Вунга. Вы — храбрец, настоящий храбрец, каких я мало видел на своем веку.

Ваби со слезами на глазах закричал:

— Послушай, Род, ты знаешь, что я скажу тебе! Ты — герой! Самый настоящий герой! Бог вознаградит тебя за это!

В то время как Миннетаки накрыла больного мехами и одеялами и, приподняв его голову, снова напоила холодной водой, к которой Род припал воспаленными губами, Мукоки и Ваби вынесли труп Вунга и отправились на розыски саней и собак.

По возвращении старый индеец более тщательно осмотрел рану, которая оказалась гораздо глубже, чем можно было предполагать, и причиняла Родерику большие страдания. Было решено, что на следующий день весь отряд с максимальной скоростью вернется в Вабинош-Хоуз, где жил опытный врач-хирург.

В то время как в очаге, сложенном из больших камней, весело пылали сосна и северный тополь, Миннетаки в общих чертах рассказывала историю своего пленения и всех тех ужасов, которым она подверглась.

Все защитники ее, за исключением одного, которому каким-то чудом удалось вернуться домой, были перебиты, но, с другой стороны, не менее тяжки были потери индейцев. Сам Вунга был серьезно ранен в ногу и довольно долго страдал мучительным кровотечением. Как ему ни хотелось, но он должен был считаться с собственным тяжелым состоянием, а также с серьезными ранами своих людей, и вот почему весь отряд оставался в продолжение трех дней в тех самых хижинах, которые повстречали на своем пути трое преследователей. Лишь этим счастливым обстоятельством можно было объяснить тот факт, что Родерик так скоро настиг Вунга. Индеец за последние дни так ослабел, что не мог оказать врагу должного сопротивления.

До последнего времени Вунга заботился лишь об одном: как можно дальше уйти от белых.

Родерик осведомился, кем был убит индеец, которого они нашли на следу, и почему его убили. Миннетаки ответила, что в пути из-за нее возник горячий спор. Причину этого спора она до сих пор не могла определить, но видела, как в самый трагический момент двое индейцев потащили противника Вунга в сторону и как сам вождь всадил ему нож в спину. Она предполагала, однако, что убитый предъявил на нее известные претензии, а это, очевидно, не понравилось Вунга.

Родерик пожелал еще узнать тайну следов, оставленных на снегу медвежьими лапами. Миннетаки не могла удержаться от смеха, рассказывая, как Вунга, миновав овраг, удалился от саней и людей, прикрепил к своим мокасинам медвежьи ступни, специально для этой цели изготовленные, и оставил на снегу множество фальшивых медвежьих следов для того, чтобы сбить с пути тех, кто несомненно, должен был пуститься за ним в погоню.