– Конечно. Но…

– Он мне звонил позавчера вечером. Можете представить? Этот голос, такой нежный, словно шелк, когда слышишь его по телевизору, но по телефону он просто искусительный. Вы понимаете, что я имею в виду?

– Да, думаю, что понимаю. А почему он вам позвонил?

– Ну, в прошлом месяце я послала свои взносы за март и написала ему коротенькую записку, где сообщила, что собираюсь переделать свое завещание, что мои дети меня покинули и что я подумываю, не оставить ли мне деньги на нужды его паствы. Не прошло и трех дней, как он позвонил сам – у него такой чудный и такой вибрирующий голос по телефону – и хотел узнать, сколько я предполагаю оставить денег. Так я его прямо огорошила, назвав цифру, и он с тех пор все время звонит. Говорит, что даже прилетит ко мне на своем самолете, если я пожелаю.

Я никак не мог найти подходящие слова. Смут держал Боско за руку, пытался его успокоить и снова усадить перед Н. Элизабет Эриксон, которая в данный момент потеряла всю свою самоуверенность. От смущения, что так все неудачно получилось с ее первым клиентом, она готова была залезть под стол.

Она озиралась вокруг, и я ей улыбнулся, чтобы она знала: я, мол, все вижу. Рядом с ней Ф. Франклин Доналдсон-четвертый был глубоко поглощен переговорами с пожилой четой.

Они обсуждали документ, который по виду тоже должен быть завещанием. И я безумно радуюсь, понимая, что завещание, которое я держу в руках, гораздо выгоднее, чем то, над которым он сосредоточенно хмурится.

Я решаю переменить предмет разговора:

– Мисс Берди, вы сказали, что у вас двое детей. Рэндолф и…

– Да, Делберт. О нем тоже забудьте. Он мне уже три года не звонит и никак о себе не напоминает, живет во Флориде.

Долой, долой, долой!

Я черкаю ручкой, и Делберт теряет свои миллионы.

– Надо посмотреть, что делает Боско, – внезапно вспоминает она и вскакивает с места. – Он такой несчастный, жалкий человечек, ни семьи, ни друзей, кроме нас.

– Но мы еще не закончили, – возражаю я.

Она снова наклоняется, и опять наши лица близко-близко.

– Нет, закончили, Руди. Сделайте то, что я велела. По миллиону каждому из четырех внуков, а все остальное, кроме этого, Кеннету Чэндлеру. Далее в завещании все остается как есть: тот же душеприказчик, все те же обязательства с более мелкими суммами, те же доверенные лица и опекун, все остается как прежде. Очень просто, Руди, я так всегда поступаю. Профессор Смут сказал, что вы все опять приедете через две недели и документы будут перепечатаны и приведены в аккуратный, приличный вид. Это правда?

– Очевидно.

– Ну и хорошо. Тогда и увидимся, Руди. – И она упархивает на другой конец стола и вот уже обнимает Боско за шею, а он сразу же успокаивается, и вид у него невинный, словно у ягненка.

Я внимательно прочитываю все завещание и делаю пометки в блокноте. Утешительно сознавать, что относительно сложных моментов можно будет посоветоваться с профессором Смутом и другими преподавателями, что они в случае затруднений помогут, что у меня целых две недели на то, чтобы прийти в себя и сообразить, как действовать дальше. Нет, мне это все не по силам одному, говорю я себе. Эта замечательная маленькая женщина с двадцатью миллионами нуждается в более опытном советчике, чем я.

Для нее нужно составить такое завещание, чтобы она даже толком и не понимала его. Я не глуп, я просто еще неопытен. Я учил право три года, но прекрасно понимаю, насколько малы мои познания.

Клиент Букера мужественно пытается держать себя в руках, а его адвокату просто нечего ему сказать, он исчерпал запас утешений, поэтому Букер пытается что-то царапать в блокноте и каждые несколько секунд бурчит, поддакивая старику.