— Выходит, ты не знаешь…

— Он сказал, это его убьет! Он сказал, что хочет смерти!

У нее саднило в груди. В животе и голове царила ледяная пустота.

— Тогда.., мы должны выяснить. Надо знать наверняка.

— Они узнают. Они обо всем узнают и сделают со мной то же самое…

Сааведра посмотрела на него. Раньше она не подозревала, что Сарио способен испытывать страх.

— Если он мертв… Если он мертв, они об этом узнают. А картина…

В горле набух комок, Сааведра проглотила его. Был лишь один ответ, и она сомневалась, что Сарио — умница Сарио — его не знает. Наверное, просто не может высказать вслух. Предоставляет это сделать ей.

— Значит, надо убедиться: они нашли то, что должны были найти по замыслу Томаса.

Казалось, кровь навеки отлила от лица Сарио. Глаза черны, щеки бледны, язык заплетается.

— Ведра…

Она тягостно вздохнула.

«Матра, молю тебя, помоги! Граццо — пожалуйста! Молю…»

— Сарио, где картина?

— В кречетте.

— Придется туда сходить.

— А что потом?

Она посмотрела на “Смерть Верро Грихальвы” — копию одного из величайших фамильных шедевров.

— Сжечь, — спокойно произнесла она. — Спалить дотла. Устроить пожар в кречетте.

— Но…

— А потом нас найдут. Все увидят, что произошло, но никто не догадается почему. Может быть, нас накажут, но никто — слышишь, Сарио? — никто не узнает, почему мы это сделали.

— Ведра…

— Другого способа нет.

Да. Она это знала. И он знал.

Их всегда преследовали беды. Необъяснимые, непостижимые.

А теперь еще и это.

— Сарио, иначе нельзя.

Он коснулся дрожащими пальцами губ и мешковатой, заляпанной красками летней блузы на груди.

— Матра эй Фильхо, помогите нам… О пресвятая Матра, дай нам сил…

Сааведре стало весело: надо же, когда припекло, взывает к святым, на свое пришибленное “я” уже не надеется.

Но она не рассмеялась. Не смогла. Сил хватало лишь на то, чтобы невидяще смотреть на картину и думать о Томасе Грихальве, чей Дар погиб из-за надругательства над автопортретом, чью жизнь унес огонь Сарио.

«А мы сами? — подумала она. — Что мы сейчас губим в себе?»

Ответ был прост: невинность.

Столько всего погублено за каких-то десять дней. С чем их сравнить? С нерро лингвой, выкосившей больше половины семьи? Или со стрелой тза'аба, убившей Верро Грихальву?

Она смотрела на картину. Сарио подвел итог, сорвал покров с огромной и горькой истины их предков. Грихальва. И тза'аб.

Они — прямые потомки Верро Грихальвы, что доказано генеалогией. А еще, как всем известно, они — прямые потомки Всадника Златого Ветра, фанатичного слуги Пророка, — быть может, вот этого воина, что изображен на картине.

Глава 4

Никто из женщин не замечал его, все думали только о его матери, о герцогине. У них было полно забот: подогнать по фигуре церемониальное платье, завязать шнурки просторной мантии из дорогой ткани, сделать прическу, нарумянить лицо.

Ее сын не сомневался, что она красавица. Об этом говорили все.

Что же касается маленького существа, спеленутого, перевязанного лентой и уложенного в герцогскую колыбель, то про себя мальчик невольно называл его “оно”, хоть и не имел ничего против сестры. Другие говорили “она”, но Алехандро не видел пока никаких доказательств тому, что в люльке — человек, да еще определенного пола, а не просто комок шелка и золотистой парчи, шитой мелким жемчугом и самоцветами, что мерцают, как струи фонтана перед Катедраль Имагос Брийантос.