— Если, конечно, Арриго не перестанет брыкаться. Писать портрет Мечеллы будет приятно. Всегда приятно рисовать хорошеньких девочек. Потом портрет наследного принца — верхом, разумеется. А что касается короля… Эйха, есть у нас способы скрыть лысину”.
Если королевское семейство останется довольным, — а именно этого ждал от итинераррио Великий герцог Тайра-Вирте, — Арриго встретят здесь с радостью, а не заставят томиться в отместку за опоздание. Существуют тысячи предлогов, чтобы отсрочить венчание: приданое недошито; гости не собрались; город не украшен к празднику; невеста стесняется (впрочем, последнее здесь не годится) — все это он не единожды видел на протяжении своей долгой карьеры. Гхийасцев надо ублажить, чтобы они осчастливили Арриго, который, в свою очередь, осчастливит этим герцога Коссимио и Верховного иллюстратора Меквеля… И всего этого не произойдет, если Арриго оскорбится ответной реакцией короля и откажется от невесты. Если то, что о нем болтают, — правда, он может отказаться в любом случае.
"Вот что ты делаешь для до'Веррада, Сарио!"
Дионисо мысленно вздохнул и начал осторожную беседу, которая продлится долгие часы, пока он будет писать портрет принцессы Черносливины.
Юноша и девушка стояли неподвижно, прислушиваясь. Дверь захлопнулась за их спинами. Лязгнул задвигаемый засов, щелкнул ключ в замке. Затем те же звуки повторились в следующей комнате. Они не касались друг друга и молча смотрели на большую кровать, дожидаясь, когда упадет последний засов и звук шагов стихнет в конце коридора.
— Ты знаешь, что надо делать? — первой заговорила девушка.
— Я знаю, что надо делать, — огрызнулся юноша. — В конце концов, ты у меня четвертая.
— Что ровно ничего не гарантирует, — заметила она, подходя к постели.
Над кроватью, в полукруглой нише, скрывалась икона, две свечи стояли по обе стороны от нее. Девушка потянулась к ним, чтобы зажечь, покуда последний луч заходящего солнца не погас за высокими окнами.
— Одна тебе, одна мне, — пробормотала она. — Пусть Мать и Сын смотрят на нас, как будто мы послушники в монастырской келье. Хотела бы я знать, одобряют ли они то, что видят.
— Для тебя это что-то значит?
— Даже если и значит, какая разница?
Она стала расшнуровьввать корсаж. Ее кожа матово поблескивала в полумраке и была слишком смуглой даже для Грихальва, выдавая большую, чем обычно, примесь тза'абской крови.
— Не скажу, что я именно так хотела провести четыре месяца своей жизни. Я выполню свой священный для всех Грихальва долг, но только попробуй сделать мне ребенка! — Отшвырнув корсет куда-то в угол, она добавила:
— И никаких странных штучек, понял?
Он расстегнул рубашку и аккуратно повесил ее на дверной крюк.
— Понял. Давай наконец покончим с этим.
— Какой энтузиазм!
Раздевшись до пояса, она швырнула блузу вслед за корсетом и распустила шнур, поддерживавший юбки на талии.
— Честность с первого слова — это прекрасно, особенно для людей, которых заперли вдвоем на ближайшие три ночи.
Комната напоминала монастырскую келью: кровать, умывальник, ни ковра, ни даже картины — и это здесь, в Палассо Грихальва! — только икона глядит со стены. Хорошо еще, что здесь прохладно, несмотря на необычно жаркую весну. Беленые стены в шесть футов толщиной открывались высокими восьмифутовыми окнами на север и на юг:
Слабый ветерок пошевелил шелковые сетки на окнах и слегка взъерошил волосы молодого человека, когда он выпрямился, сбросив штаны и сандалии.
— Тебе не о чем беспокоиться — от меня ты не забеременеешь. Я знаю, кто я такой.
— Какой умный мальчик — знает то, чего не знают даже Вьехос Фратос!
— Я не мальчик! — дерзко ответил он, снимая нижнюю рубашку. |