— Гжесь, — возразила мать, — я, кажется, спрашиваю не тебя, а отца.

Отец отнесся к делу довольно легко.

— Ничего особенного, — ответил он. — По дороге расскажу.

Лукаш, потупив глаза в стол, пил мелкими глотками слишком горячее молоко. «Все-таки отец не отверг золотого лиса, — подумал он. — Ах, чудный лис, я тебя защищу — вот увидишь: все тебя полюбят…»

Между тем Гжесь тянул свою песню:

— Никаких золотых лисов ведь нет, и он такого лиса не мог видеть, правда, мама?

Но мать ответила уклончиво:

— Я с этим делом незнакома, Гжесь, я не могу сразу сказать — да или нет.

— Как это не можешь? Ведь он не видел золотого лиса, а врет, что видел.

Тут Лукаш, приободрившись и осмелев, не выдержал и, отстранив от губ чашку с молоком, высунул Гжесю язык.

— Мама! — крикнул Гжесь. — Лукаш показывает мне язык.

— По-видимому, — откликнулся отец, подливая себе кофе, — двум персонам придется сейчас же встать из-за стола. Имеют заинтересованные персоны что-нибудь сказать по этому поводу?

Оказалось, что заинтересованным персонам по этому поводу сказать, в сущности, нечего; но, учитывая нависшую опасность, они успокоились, и завтрак был окончен без недоразумений.

Гжесь, у которого в этот день перед уроками был еще короткий сбор звена, связанный со школьным соревнованием по сбору макулатуры, первый выбежал из дому.

— Когда ты вернешься? — спросил Лукаш у матери при прощанье.

Он расставался с родителями всегда в одном и том же месте: на углу Мариенштата и Рынка.

— Сегодня рано, — улыбнулась она.

— И больше никуда не пойдешь?

— Нет, буду дома.

Лукаш взглянул на отца.

— А ты?

— О, у меня сегодня битком забит весь день до вечера. Во-первых, клиника, потом конференция в министерстве, лекции, посреди дня — собрание Народного фронта, а вечером — встреча с врачами из ГДР. Хватит?

Лукаш сочувственно кивнул.

— А вот завтра днем будет, кажется, несколько часов свободных.

— Подумать только! — вздохнула мать. — А у меня как раз завтра в пять собрание.

— И должна быть?

— Обязательно. Важное собрание родительского комитета.

Отец развел руками.

— Жалко. Кажется, мы никогда уже не проведем вечер вместе. Ну, сынок, — повернулся он к Лукашу, — шагай в детский сад: нам пора.

— Пока, пока! — сказал Лукаш.

И, размахивая сумкой с туфлями, понесся по Рынку.

На углу Совьей, под мозаичными часами, Лукаша догнала лучшая его подруга по детскому саду и ровесница Эмилька, дочь токаря с фабрики из Жерани. У нее было круглое румяное личико, голубые глаза и очень светлые волосы, гладко зачесанные, с пробором посредине и двумя малюсенькими косичками, спадающими на плечи.

— Знаешь, Лукаш, — сообщила она сразу, не успев подойти, — мой папа едет в Москву на Октябрьские торжества.

— Мой уже был в Москве, — ответил Лукаш. — Теперь он поедет в Париж на один съезд.

Эмилька задумалась.

— А далеко это — Париж?

— Страшно далеко.

— Дальше, чем Москва?

— На поезде дальше.

— А на самолете?

— А на самолете ближе. Папа полетит на самолете.

— Мой тоже. Но Париж ведь меньше Москвы, правда? Москва — самая большая и самая красивая.

Лукаш взмахнул сумкой.

— Нет, самый большой и самый красивый город называется Колорадо.

— Это где?

— О, это на краю света. Ужасно далеко.