Пикадор наклонился в седле, стальное острие вонзилось в спину быка, кровь розовым фонтаном ударила вверх и растеклась по плечам животного, сверкая на солнце, как металлическое покрытие.

Изабелла содрогнулась; зрелище было ужасное и захватывающее одновременно. Рамон прошептал ей на ухо: — Это настоящая кровь, здесь все настоящее, как сама жизнь. Да, это и есть жизнь, моя дорогая, со всей ее красотой, жестокостью и страстями.

Она поняла его, согласилась и, уже ни о чем не думая, всецело отдалась захлестывающим эмоциям.

Эль Кордобес взял свои бандерильи. Стоя в ослепительных лучах полуденного солнца, он принял горделивую позу и поднял длинные дротики, обернутые разноцветными бумажными лентами, высоко над головой. Окликнул быка и, когда тот повернулся, побежал ему навстречу легкими, танцующими шагами. Они сошлись, Изабелла охнула, а маэстро молниеносным движением вонзил бандерильи в быка и отскочил в сторону. Бык наклонил голову и взбрыкнул, почувствовав боль от стальных лезвий у себя в загривке, но инерция броска уже унесла его прочь от обидчика.

Настал момент истины; трубы протрубили в последний раз, и новые чувства охватили всю огромную аудиторию. Эль Кордобес и бык закружились в величественном и сокровенном танце смерти. Их разделял только развевающийся плащ; матадор позволял быку проноситься мимо в такой опасной близости, что яркая кровь, покрывавшая плечи животного, испачкала ему штаны.

Наконец Эль Кордобес остановился у президентской ложи и снял свою шапочку, украшенную черными шелковыми помпонами; это означало, что он просит разрешения выбрать ту, которой посвятит быка. И Изабелла едва не задохнулась от переполнявших чувств, когда он подошел к тому месту, где она сидела, и посвятил свою победу ее красоте. Он бросил ей свою шапочку, повернулся и пошел навстречу быку.

Свои заключительные манипуляции Эль Кордобес выполнял в самом центре арены, с каждым разом двигаясь все изящнее и ближе к бычьим рогам. И каждый раз толпа издавала единый первобытный вопль, ее громовой рев разрывал мертвую тишину, которая сопровождала последний акт этой драмы.

В конце концов матадор приготовился покончить с быком прямо напротив того места, где сидела Изабелла. Пока он изучал быка, держа перед собой длинный серебристый клинок, Рамон вцепился ей в руку и горячо зашептал:

— Смотри! Он убьет его «ресибиенто» — самым опасным приемом!

И когда бык в последний раз отчаянно бросился на него, Эль Кордобес, вместо того чтобы бежать ему навстречу, ждал, выпрямившись во весь рост, и поразил свою жертву одним ударом, вонзив шпагу прямо поверх рогов. Остро отточенный клинок рассек большую артерию, и кровь хлынула сплошным потоком.

На обратном пути в гостиницу оба не произнесли ни слова, ибо были в каком-то трансе, их охватил экстаз, мистическое, почти религиозное чувство. Кровавое, жестокое и в то же время трагически-прекрасное зрелище не только не утомляло или опустошало, но и обостряло эмоции до такой степени, что они оказались во власти мучительной, невыносимой душевной агонии, требовавшей немедленной разрядки. И Изабелла чувствовала, что желание Рамона еще сильнее и неудержимее, чем ее собственное.

Когда они остались вдвоем в спальне, двойные двери и обитый железом балкон которой выходили в сад, окружавший старинный мавританский дворец, Рамон поставил ее в самом центре комнаты. Раздел под тихое гудение старомодного вентилятора, вращавшего свои лопасти высоко над их головами. Казалось, что это еще один ритуал, столь же древний, как и коррида. Она стояла перед ним нагая, он опустился на колени у ее ног, обхватил руками бедра и уткнулся лицом в густые и теплые заросли мягких лобковых волос.

Изабелла гладила его по голове с нежностью, какой никогда прежде не испытывала ни к одному живому существу, но в этой нежности была великая печаль и смирение. Ибо чувствовала, что такая любовь священна и она не достойна ее. Слишком тяжелая ноша для простого смертного.