— Я могу идти, — возразила она шепотом.

В ответ он только раздраженно застонал. Он звал людей, пока нес ее через большую залу.

Олаф открыл ногой дверь в их комнату, позади него бежала Мойра.

— Положи ее на кровать, Олаф, и помоги мне снять с Эрин одежду, — скомандовала Мойра. Влажное платье сняли через голову, и Мойра дала следующий приказ:

— Пошли Рига за новым постельным бельем и скажи Мэгин, что пришло время для Эрин. Она знает, что делать.

— А потом? — спросил Олаф.

— А потом, мой лорд, иди и выпей эля, тебе предстоит долгое ожидание.

Он ждал, и когда утро перешло в день, а день перешел в вечер, он все еще терпеливо ждал. Потом настал и миновал час трапезы, высоко поднялась луна, настала полночь, Олаф молотил кулаками по камню, которым был выложен очаг и изрыгал потоки ругательств, ясно давая понять Сигурду и Эрику, что он все больше и больше волнуется.

— Это первый ребенок, Олаф, — говорил Эрик брату, скрывая собственное беспокойство, — такое длится долго.

Олаф ничего не ответил, он только молча смотрел на огонь. Да, процесс рождения новой жизни очень долог, но этот ребенок входит в мир слишком рано, и у Эрин так давно отошли воды. Боли, вероятно, усиливаются, и становятся невыносимыми. Она была сильной, но как долго могла она выносить это?

Он подумал вдруг, что может потерять ребенка. Дети могут быть и другие, но если он должен потерять ее сейчас… Он громко застонал, страстно желая хотя бы чем-нибудь помочь.

Он внезапно обернулся, когда услышал приближающиеся шаги на лестнице, увидел Мойру, торопившуюся в кухню. Она надеялась избежать встречи с ним, но он позвал ее строго. Мойра с беспокойством посмотрела на Сигурда, затем на Олафа.

— Мойра, — спросил Олаф тихо, — что происходит? Мойра нервно сжала руки.

— Она хорошо держалась, Олаф, ни одного крика за все это время, но сейчас должен появиться ребенок, а она так утомлена, потеряла все силы и не может помочь нам, а мы нуждаемся в ее помощи.

Лицо Олафа выражало отчаяние и муку. Мойра поспешила уверить его.

— Мой лорд Олаф, мы делаем все, что можем.

Он кивнул и опять обратил взгляд на огонь. Мойра пошла из залы в кухню за горячей водой. Олаф посмотрел ей вслед с тревогой, лицо его было осунувшимся и изможденным.

— Ты ничего не можешь сделать, брат, — сказал Эрик.

— Да, но все-таки, — вдруг произнес Олаф.

Он твердой походкой направился к лестнице и взбежал быстро наверх, Сигурд и Эрик изумленно смотрели ему вслед.

Он не постучал, а прямо вошел в комнату, остановившись лишь на мгновение, не обращая внимания на недоуменные взгляды женщин. Он смотрел только на Эрин. Она казалась такой бледной и слабой, ее лицо было белым как снег, ее прекрасные черные волосы мокрыми прядями разметались по подушке. Глаза были закрыты и веки дрожали, и хотя Мойра умоляла ее задержать дыхание и тужиться, струи воздуха, которые вырывались из приоткрытых губ Эрин, были слабые и тихие.

Мэгин, которая следила, чтобы у Эрин всегда было сухое белье, молча посмотрела на Олафа и опять вернулась к своим обязанностям. Мойра открыла было рот, чтобы выслать его из комнаты, но Олаф поднял руку, прошел через комнату и знаком показал, чтобы Мойра уступила ему свое место возле Эрин.

Мойра сделала шаг назад, и Олаф занял ее место. Он зажал руку Эрин и наклонил голову к ее лицу.

— Ты сдаешься, ирландка. А я помню, что ты никогда не сдавалась в борьбе.

Ее темные ресницы поднялись, в изумрудных глазах стояла мука.

— Ты… не должен быть здесь, — выдавила она.