— Скажи мне, что ребенок жив, датчанин, или ты умрешь прямо здесь и сию минуту.

Испуганное лицо посланца побагровело, когда он поспешно заверил Олафа в этом.

— Но если я не вернусь, Повелитель Волков, Фриггид прикончит ребенка.

Эрик положил руку на плечо Олафа, и тот поставил датского посланника на ноги.

— Так говори же! — потребовал Олаф, и датчанин, как и, многие до него, почувствовал, как нордический лед, исходивший от викинга, пронизывал его до костей.

— Если ты хочешь вернуть своего ребенка, ты должен прийти в рощу около южного леса на рассвете. С собой возьми только одного человека-чтобы унести обратно ребенка.

Олаф помолчал мгновение, и арктические ветры, казалось, прожгли посланца ледяным огнем.

— Нет, я сделаю не так. Если Фриггид желает сразиться со мной, я с удовольствием предоставлю ему такую возможность. Передай ему: я встречусь с ним наедине перед воротами Дублина. Ребенка отнесут в безопасное место, и потом мои люди тоже отступят. Это наша битва. Эта битва ни ирландская, ни викингов, ни битва датчанина и норвежца. Это поединок. Слишком много жизней потеряно. Принеси это известие своему вождю и доставь ответ.

— Нет! — раздался истошный крик сверху. Эрин стояла на лестнице, пальцы охватывали перила, ее волосы дико разметались по плечам, контрастируя с изумрудным огнем в глазах. Она готова была слететь вниз по лестнице, и прежде чем муж смог ее остановить, заговорила с датским гонцом.

— Не передавай ему этого! — закричала Эрин. — Скажи ему, что я приду, куда он укажет, если он освободит ребенка. Я буду более удобным заложником, так как я хорошо езжу верхом и не доставлю хлопот. Скажи ему…

— Эрин! — прогремел Олаф, наконец, поймав ее за руку и тряхнув сильно. Он повернулся к посланнику.

— Иди! Вон из моей залы, пока я не оторвал тебе уши и нос. Передай мои слова своему вождю, а не те, что кричала эта женщина!

Эрин боролась с Олафом, неистово крича:

— Слушай то, что я говорю, так как твой вождь будет рад услышать это…

Она не знала, слышал ли ее посланец или нет, но он наверняка отлично расслышал искреннюю угрозу в словах Олафа и не хотел иметь кровавое месиво вместо носа, с которым он жил бы до конца своих дней. У Эрин не было времени размышлять. Олаф тряхнул ее что есть силы.

— Неужели ты постоянно будешь предавать меня? — прогремел он сурово, едва сдерживая ярость. — Дура! Ты не знаешь этого датчанина. Он хочет увидеть меня одного, чтобы перерезать горло моему сыну на моих глазах, прежде чем он займет мое место. Идиотка! Ты думала, что он обменяет тебя на ребенка? Нет, он возьмет вас обоих.

Эрин смотрела на негр долго и напряженно, чувствуя, что ее голова все еще раскалывается и кружится после встряски.

— Викинг есть викинг, — фыркнула она, задрожав всем телом. Она знала, что эти слова должны звучать жестоко, это был крик ее собственного сердца. — Для ирландцев нет особой разницы, кто их завоевывает — норвежцы или датчане.

Гневный взгляд мужа проник в ее душу, и она осознала боль так, как должна была осознать. Олаф был прав: датчанин хочет убить и его, и ребенка. Но она знала, что могла бы обмануть Фриггида и освободить сына. Даже если ей придется пожертвовать собой, это бы ничего для нее не значило, так как Лейт — и Олаф — будут жить. Она провела много времени, размышляя над этим, в то время, пока Мергвин был уверен, что она безмятежно спит.

Но Эрин не подозревала о том, как разгневан Олаф. Он жестоко оттолкнул ее с проклятиями, и она упала бы на Сигурда, если бы тот не подхватил ее.