— Давай свой вопрос, гладкокожий. Нам до темноты еще надо эту паскуду разделать, — поторопил меня Переговорщик.

— Скирры живут под землей и роют норы в горах. Думаю, такие хитрецы, как вы, позаботились о том, чтобы у вас был вход в монастырские подвалы и погреба.

Они мрачно переглянулись между собой.

— Это вопрос? — спросил главный. — Ничего такого не знаем.

Он отправил злой взгляд Плевуну, и тот возмущенно завопил:

— Да я к ним уже два года не лазил! С тех пор как матушка меня за ту ворованную монастырскую грудинку отлупила! Если и пропало что-то у монахов, то это не я!

— Вот тупой придурок! — в сердцах воскликнул здоровый Подзатыльник. — Все готов разболтать первому встречному!

Плевун закрыл рот двумя руками и в ужасе смотрел на своих товарищей, поняв, что только что серьезно сболтнул лишнего.

— Ладно, гладкокожий. Если тебя монахи послали, то после того случая мы ничего у них не воровали, — вздохнул Переговорщик. — Так им и передай.

— Монахи меня не посылали. Но мне надо проникнуть в погреба.

— А попросить у них? — прищурился скирр.

— Не вариант.

— Тоже, что ли, грудинку спереть захотел? — заржал Плевун, но тут же заткнулся, пронзенный недобрыми взглядами товарищей.

— Это не погреб, — объяснил Переговорщик. — А склад съестного. Под стеной. Кладовая. Тебе нужна дорога? Хорошо. Расскаж…

— Стоп! — оборвал я его. — Под стеной? Мне это не подходит. Нужен проход в подвальные помещения в центре монастыря.

— Эвона ты чего захотел! — присвистнул Плевун. — Нет такой дороги. Еще мой прадед пытался пробить туда лаз, но сами горы против. Земля жжется, и обвалы сплошные. Одно слово — людская магия. Когда несколько наших рабочих погибло, мы больше и не пытались пробраться в сердце Дорч-ган-Тойна. Никакой окорок и сыр не стоят жизней родичей. Нет у нас туда дороги. Вот если тебе кладовая нужна или в катакомбы под часовней пролезть, это пожалуйста. Покажем. А под сам монастырь — увы.

— Катакомбы? Они ведь тоже под монастырем? — заинтересовался я.

— Ну да. Но не под центром, а расположены параллельно склону и уходят вниз, прямо к леднику. Мертвякам-то от холода мало что будет. Правда, теперь лет восемь уже никого там не хоронят.

— Почему?

— Откуда я знаю? Может, надоело спускаться в холодильник. Мы там не бываем. Нет никакого интереса глазеть на гладкокожих мертвых старцев. Так что? Спрашивать будешь?

Ну, что же. Это лучше, чем ничего. Стоит проверить это место. Темные твари любят селиться в могильниках. Солезино тому подтверждением.

— Покажете мне дорогу в катакомбы?

— Покажем, — кивнул Переговорщик. — Если она осталась. Никто из наших семей туда давно не ходил. Тебе прямо сейчас?

— Завтра ночью.

— Лады. Выходи из монастыря, мы тебя встретим.

Я даже не стал размышлять о том, что скажет Проповедник, когда узнает, что я задумал…

Свеча горела слабо, рождая тусклый свет, едва достающий до краев стола. Огонек дрожал, потрескивал и словно бы собирался погаснуть. Я в последний раз все проверил, затянул тесемки на рюкзаке. Прошлым вечером монахи принесли мне вещи — нательное белье, носки и свитер из козьей шерсти, подбитый овчиной старый полушубок, вязаную шапку, перчатки и варежки. Одежду я уже надел и теперь не боялся, что околею среди снега и льда.

Также мне дали «кошки» — стальные зубцы, крепящиеся с помощью кожаных ремней на ботинки; маленький переносной масляный фонарь и еды ровно столько, чтобы она не превращалась для меня в лишнюю тяжесть.